Воин Русского мира

— Но он тебе не нравится. Так?

Шуратка отрицательно покачала головой.

— Боишься его?

Она кивнула.

У могилы её родителей так же, как и у многих других свежих могил на этом кладбище, не было ни ограды, ни надгробия. Только куча едва успевшей осесть черной земли, простые кресты, имена, даты. Могила не обустроена: присесть, помолчать, помянуть негде. Шуратка сунула Травню в ладонь шершавую, холодную ручонку. Тыльные стороны её ладоней покрывали цыпки, кожа шелушилась. Ох, зачем так колотится сердце? Стар он стал, жалостлив, мягок. Вот девчонка, полтора метра роста в ней, не больше, а всё уже познала и утраты, и голод, и жизнь под бременем вечного страха.

— Платья хорошие и духи… — бормотала она. — И ещё еда. Хорошая еда и для бабушки…

— Мне нужно в горное училище. — Шуратка с пониманием уставилась на него. И Травень добавил: — А тебе туда не надо. Отвезу тебя домой и…

Она серьёзно кивнула. А потом, когда он высаживал её у подъезда пятиэтажки, просила не провожать, не подниматься на пятый этаж.

— Найди Петю, дядя Саша. Он бомжует. Голодный, наверное.

— Найду. Накормлю. Клянусь!

— Не клянись. Грех…

Шуратка скрылась за синей дверью подъезда, а Травень смотрел, как мелькает в окнах лестничной площадки её розовая курточка, надетая поверх клетчатого сарафана. Второй этаж, третий, четвертый — быстро бегает девчонка.

* * *

— Розовый цвет — семейное пристрастие у женщин-Половинок. — Травень пытался за улыбкой спрятать смятение.

— Большой, сильный, отважный. — Голос Вики казался немного простуженным, с хрипотцой. — Таким тебя папка рисовал…

— …на бумаге чи где?

— И улыбка. Он говорил о твоей улыбке, дядя Саша. Всё полностью соответствует его рассказу.

Виктория Половинка смотрела на него снизу вверх. Ростом чуть выше сестры, она едва достигала Сашке до груди и совсем не походила на младшую сестру — темные глаза, темные волосы, продолговатое лицо. Розовое пальто, сшитое из хорошей материи, ладно сидело на ней, делая фигуру кукольно безукоризненной. Огромный, расписанный птицами и экзотическими цветами, шелковый шарф, оставлял отрытыми блестящие волосы. Вика пахла чем-то восхитительно восточным, взрослым, женским — наверное, теми самыми, дареными духами.

Да и на отца своего, Ивана, Виктория тоже не походила. Травень смутно помнил её мать. Кажется, у неё были такие же темные волосы и глубокие глаза. Как он мог не узнать Викторию? Как?! Да и важно ли это, когда больно и беспокойно ёкает в груди. Ах, как некстати это ёканье, когда предстоит столько дел!

— Почему же ты так долго не приезжал? — внезапно выпалила девушка.

— Прятался в большом городе.

— От кого?

— От судьбы, видать. Да всё попусту. От нее не уйдешь.

Они стояли посреди коридора. Справа — окна, ведущие во двор горного училища. Слева — дверь в бывший учебный класс. На двери на белом листе формата А4 крупным шрифтом напечатано «Штаб». Мимо них проходили люди в камуфляже и гражданской одежде. Сашка заметил и давешних знакомцев — водителя пятнистой «Нивы» и его товарища. Значит, и Витек Середенко должен быть где-то здесь.

— Тебя найти было легко, — проговорил Травень. — Теперь надо похлопотать за твоего родича.

— Ты о Петьке? — В глазах её мелькнула тревога.

— И за Петьку знаю. Но сейчас речь о Витьке Середенке.

— Отморозок. Упырь! — Вика внезапно мужским манером сплюнула себе под ноги.

Травень глянул на пол. Конечно, линолеум изрядно загажен, но всё же.

— Вичка, ты же девушка!

— Девушка не девушка, а о Галкиных родичах как-нибудь позабочусь.

Личико её неуловимо изменилось, приобретя твердое, так не шедшее ей, мужское выражение.

— За этой дверью, — она указала пальцем на листок с надписью «Штаб», — решение всех проблем.

— Может быть…

— Я сама!

Она прянула от него — так пловец отталкивается от прибрежной скалы, чтобы совершить стартовый рывок в пучину. Дверь с надписью «Штаб» распахнулась. Вика не прикрыла её, и Травень проскользнул следом.

* * *

Вчера на пустой автобусной остановке, как раз на половине пути к Лисичановке, Петруша нашел щенка — черно-рыжую, на татарчонка похожую дворняжку-мальчика. Симпатичный песик, но сомнительный. С ними, с дворнягами, всегда одна и та же беда. Пока малы — милы. Но бог знает, в кого он превратится, когда вырастет. Как поступить с ним, если пес вырастет огромным и глупым? Как сладить, если станет с громким брехом бегать за колесами проезжающих машин, чесаться, стуча лапой по полу и с громким чавком вылизывать яйца?..

Но бросить голодного малыша невозможно. Петруша сунул щенка за пазуху и побрел к Лисичановке. Там можно найти ночлег и кормежку для себя и для собаки.

В Лисичановке подруги бабушки кормили молочной кашей и тушенкой. Петруша делил еду со щенком. Женщины ругались, называли пса «хитрым татарином», а сами закусывали плохой едой дорогой алкоголь. Петруша уже видел такие бутылки — массивные, на черной этикетке много белых буковок, больших и маленьких. Самыми большими буквами выведено щенячье имя — «Джек Дэниэлс». «Дэниэлс» можно пропустить, а вот «Джек» — как раз то, что надо.