Воин Русского мира

Он всё еще стоял на своем высоком крыльце, когда за вторым хлопком последовал новый разрыв. Где-то невдалеке глухо взрыкивал движок.

— Бог все видит. Возмездие обрушится на головы преступников, отравляющих моих сограждан страшным ядом. Пусть гнев Всевышнего падет на подонков, расхищающих богатства родной земли! Сейчас моя армия даст обнаглевшим слугам сатаны достойный отпор! Русские не сдаются!

Человеческое тело способно подарить множество неизреченных удовольствий душе, особенно если эта душа черным-черна или, говоря иначе, ничем не запятнана. На черном полотне сколько не ищи, не найдешь ни рисунка, ни пятен.

Сильвестр удалился под сень стены, поправ подошвами ботинок ухоженный газон. Так он стоял долго, прислушиваясь к треску рации, заглушаемому порой грохотом разрывов. Он не мог слышать голоса Лихоты, но знал: хозяин Благоденствия возносит молитвы. Смешно и приятно! Он почитает свою веру тверже тех осколков, что сейчас свищут над головой Сильвестра. Он возносит свою призрачную правоту выше жизней тех простаков, что сейчас сражаются друг с другом в поросших бурьяном закоулках Благоденствия.

Кое-кто из бойцов полагает, будто сражается за Лихоту и его фальшивую веру. Иным же просто некуда податься. Но все они — и богатей Лихота, и самый нищий из его земляков — похожи, будто единоутробные братья. Одни прикрывают душевную наготу неискренней верой, пытаясь выменять добросовестность в исполнении непонятных им ритуалов на билет в царствие Распятого. Иные же и этого не имеют, а просто запродали и могилы, и память предков, и себя самое, и будущность детишек своих за дешевые, выцветшие фантики чуждых обычаев.

Губы Лихоты продолжали шевелиться. Сильвестр наслаждался. Нет, ни самые изысканные яства, ни объятия желаннейшей из недоступных женщин не могут принести столь полного удовлетворения. Вот хозяин Благоденствия поминает главнейшего из своих мнимых врагов, того, кто в Пустополье назвался именем Стаса Рея. Откуда он явился? Каких людей земляк? Чьей вере привержен? Кем послан? Почем куплен? Никто из простаков не удосужился поискать ответы на эти простые вопросы. Даже позабыли спросить, какие цели преследует сей небескорыстный боец, обольщая будущим, призрачным счастьем, толкая на кровавую борьбу с сородичами. Просто встали по его команде под ружье и дали присягу на самоистребление.

Губы Лихоты шевелились, повторяя одно и то же, видимо, крепко полюбившееся ему слово — «богоносец». О ком это он?.. Впрочем, даже и не любопытно, ведь на улицах Благоденствия, за высокой кирпичной стеной, отделившей его чистилище от здешней, тонущей в крови преисподней, кипела отчаянная перестрелка. Грохотал движок тяжелой машины, лязгало железо, утробно ухала пушка.

Рация в кармане Сильвестра зажила собственной жизнью, переругиваясь сама с собой надсаженными, хриплыми голосами. Любопытно посмотреть, что же случится, если они истребят друг друга до последнего человека? Как поступит этот последний? Неужели наложит на себя руки?

Нет, ненапрасно Лихота нанял Дмитрия Водореза. Киборг — хороший командир. Прошло не более двадцати минут с того момента, как серое воинство смыло с площадки и не более пятнадцати, как на задворках особняка Лихоты взревел дизель пусковой установки. И вот уже над головой Сильвестра глухо взвыла первая ракета. Сладостный звук! Песня справедливого возмездия. Огненная, сеющая хаос, стрела ушла в небо. В её полете и падении, в подсвеченных адским огнем облаках разрыва, порождаемого ею, есть своя, жестокая логика. Хаос можно уничтожить только хаосом.

* * *

Перепаханная разрывами, исторгшая из себя, давнишний, глубоко зарытый мусор, земля заставляла двигаться сложными траекториями. Шоссе в нескольких местах было искромсано разрывами. Асфальт дыбился, подобно океанским волнам, и Травню приходилось то и дело съезжать на обочину. Ярослав добросовестно считал воронки от ракетных разрывов.

— Всё! — сказал он, когда вдали завиднелась обсаженная тополями, кованая ограда Благоденствия. — Больше воронок не будет. Они стреляли одиночными. Я видел ровно семь пусков. Расчетом командовал Киборг. А на броне сидел наводчик.

— Кто?

— Наш человек у Землекопов. Он сидел на броне рядом с Пчелкой. Хотите узнать, кто он? Я могу сказать только вам. Я знаю!

Травень отвлекся. Голая, отутюженная гусеницами пашня лучше, чем колосящееся поле — есть шанс вовремя заметить неразорвавшуюся мину.

— Почему вы не хотите слушать? — не унимался Ярослав.

— Здесь могут быть неразорвавшиеся мины, — напомнил Травень. — Смотри в оба, парень, не то останемся без машины.

Последние пятьсот метров ехали, ориентируясь по запаху. Травень вел «туарег», осторожно объезжая неглубокие воронки — следы минных разрывов. Но трупов они не видели. Из всех возможных последствий недавнего боя обнаруживалась лишь неистребимая приторная вонь — запах горелого человеческого мяса.

— Эх, Петруху бы сюда, — приговаривал Травень. — Вот кто в хороших отношениях с минами! Его война щадит. Почему?..