Воин в поле одинокий

Собаки — до старости дети,
Мудрые дети, в глазах у которых — печаль.
Она оттого, что собаки
Ищут всё время в хозяине — Бога…
Кошки — иные. Людей не считают богами, —
Сами они от богов исчисляют свой род.
И потому так скульптурны их позы,
Скупы их улыбки.
И в равнодушную вечность
Смотрят спокойно зрачки.

«В материи замедленном распаде…»

В материи замедленном распаде
Своя торжественность и потаённый смысл —
Перетекание простого бытия
В небытиё.
И у домов старинных штукатурка
Неспешно сыплется
И обнажает плоть кирпичных стен.
Так дом живёт своей отдельной жизнью —
Воспоминаниями о жильцах,
Его своим дыханьем согревавших,
И о руках, которые дверей
Касались, окон и предметов —
Тех, что потеряны давным-давно.
И человек очнётся лишь от сна,
Не ведая причины странной грусти.
И целый миг чужим воспоминаньем живёт…
И улыбается ему.

«Меж пространством и временем — тайная связь…»

Виктору Брюховецкому

Меж пространством и временем — тайная связь.
   Кто нарушит
Эту тонкую нить — потеряет себя и свой кров.
И бескрайняя степь обожжённую выветрит душу
В бесконечном пути сквозь печальную сказку веков.

Выйдет волк на курган. И захлопает крыльями птица.

И промчится табун, серебристый от звёздных дождей.
Терпкий запах степи в коридоре глухом растворится,
И холодный сквозняк сдует пепел с ладони моей.

Из бездонности времени — плач или странное пенье.

Чей-то голос «…прощай!», чей-то голос в ответ:
«…не забудь!».
И полётом стрелы обернётся чужое мгновенье,
И навылет пробьёт, и собою украсит мне грудь.

И прогнётся ковыль. И закружат в немом хороводе

Мириады огней на высоком на Млечном Пути…
Так и сходят с ума. Исчезают, навеки уходят,
При создании мира себя в переплавку пустив.

«Смерть в окно постучится однажды…»

Смерть в окно постучится однажды
Лунной ночью иль пасмурным днём,
И к плечу прикоснётся, и скажет:
«Ты довольно грешила. Пойдём».

И в полёте уже равнодушно

Я взгляну с ледяной высоты,
И увижу, как площади кружат,
И вздымаются к небу мосты.

За лесами потянутся степи,

Замелькают квадраты полей,
Но ничто не кольнёт, не зацепит
И души не коснётся моей.

Лишь пронзительно и сиротливо

Над какой-нибудь тихой рекой
Свистнет ветер, и старая ива
Покачает корявой рукой.

Камышами поклонится берег,

И подёрнется рябью вода,
И тогда я, пожалуй, поверю,
Что прощаюсь и впрямь — навсегда.

И, быть может, на миг затоскую,

Увидав далеко-далеко
На земле возле стога — гнедую
Со своим золотым стригунком.

И рванусь, и заплачу бесслёзно,

И беспамятству смерти на зло
Понесу к холодеющим звёздам
Вечной боли живое тепло.

Из книги «Жизни неотбеленная нить» 2001