Война

Мы протиснулись между повозками, пробились сквозь толпу. Дома в городе показались мне очень фешенебельными. Я уже так давно не был в городе. Но вот уплыли из поля зрения последние дома, и опять пошла слякоть, голые поля слева и справа и дождь. Наш проводник был стар, худ и суетлив.

— Как дела там, впереди?

— Эх, господин лейтенант, разве это полк! Если вспомнить, как мы подходили к передовой! А теперь! — В каждой роте осталось по нескольку солдат, а офицеров в полку вообще два-три человека. Все грязные, все голодные: полевые кухни подойти не могут — французы непрестанно шпарят заградительным огнем по линии нашей артиллерии. Кругом трупы — людей, лошадей. Но если б только здесь прорваться, впереди будет не так уж скверно. Да, наш полк! Ах, господин лейтенант, когда знаешь почти каждого второго и вдруг заворачиваешь за угол траншеи и видишь: из стены торчит нога… Кого это еще? Так это же Эмиль, которому Шмидт-Макс однажды сшил вместе штанины, и как же мы смеялись тогда! Да, господин лейтенант, когда всех знаешь…

Он всхлипнул.

Шел дождь.

Снова послышался его голос:

— А наш подполковник, командир нашего полка — вот это человек! Я у него ординарец, мне ли не знать, где он бывает! Стоит нам подойти к опасному месту, как он говорит: «Оставайтесь здесь, Шендлер!» Ну ты, понятно, не соглашаешься, — у каждого ведь своя гордость! Только ничего не поделаешь — дальше он идет один… Дня три назад — уж точно не упомню, — когда французы отрезали третий батальон, он ввел резервы, и через два часа — у нас полные траншеи пленных: семьсот солдат и куча офицеров! Мы были словно пьяные, когда их увидели! А потом, на следующий день…

По затылку у меня побежали мурашки. Я непроизвольно начал зевать, все тело словно судорогой свело.

Он говорил и всхлипывал. Грязь чавкала под сапогами. Впереди на некотором отдалении мы увидели плоское возвышение. Оттуда должен был открываться хороший обзор.

И вдруг я понял — он же говорил о моей роте.

— …Лейтенант Вальдтке — он был командиром третьей — и такой всегда кроткий, ух как он держался! Сначала он стрелял. Потом его ранило в ногу. Тогда он стал швырять гранаты. Он был уже не в себе. Когда его выносили, он бранился и все хотел бросить гранату. Едва удержали. А если б вы, господин лейтенант, знали его — ведь такой был смирный человек, всегда восставал против курения и выпивки. Если б только он выжил — такой ведь молодой!

Мы поднялись на высоту. И впереди, и далеко позади, и кругом на черном небосклоне вспыхивали разрывы снарядов. Грохот пушек доносился отчетливее. То тут, то там в воздух взмывали осветительные ракеты и рассыпались желтыми гроздьями. Я знал: желтые гроздья — это признак заградительного огня. Значит, там шло наступление. Не туда ли нас направляют?

Мы остановились на привал.

Я проснулся. Гремели котелками.

Я приподнялся, потянулся и вспомнил: я нахожусь в палатке. Уже совсем рассвело. И я, хоть и не вполне обсох, почувствовал, что еще тепло и хорошо. Что же было ночью? Да, все было так необычно, что мне представилось, будто я читал рассказ про человека, который плакал.

Я принялся отстегивать свой котелок. Для этого я встал на колени и вдруг понял, что у меня очень веселое настроение. Это обстоятельство меня даже рассмешило. Полная нелепость, конечно, но хорошо!

Мне нравился грязный, разъезженный луг впереди и нравился кофе.

Покончив с кофе, мы построились. Появился подполковник и обошел строй. Лицо у подполковника было серое, вид серьезный. А я широко улыбнулся ему — я ничего не мог с собой поделать.

Он внимательно поглядел на меня.

— Смотрите-ка! Вы, никак, радуетесь, что прибыли на Сомму?

— Так точно, господин подполковник! — выпалил я.

— Так, так! — Он улыбнулся. — Но я не очень-то этому верю. — Он повернулся к своему адъютанту, который следовал за ним. — Из таких вот людей состоял весь мой полк, когда мы прибыли сюда. Если нас введут в дело вторично, они вернутся уже другими.

Нас распределили по ротам. Мы с Цише попали в нашу старую роту. Она стояла неподалеку на большом дворе.

Появился Зейдель. Я бросился к нему.

Он улыбался.

— Ты ничего не замечаешь?

— А что? Какой ты грязный?.. Ах, вот в чем дело! Его произвели в младшие фельдфебели.

— А чего ты скроил такую рожу? Может, подумал, что должен теперь стоять передо мной навытяжку?

Зейдель искоса меня рассматривал.

— Тебе известно, что Фабиан снова командует ротой? — попробовал он подойти с другого конца.

Фабиан стоял на дворе.

— А вот и еще старые знакомые! — воскликнул он. — Мне как раз нужны расторопные ординарцы. Вы и Цише — именно то, что мне надо.

Фабиан получил уже чин старшего лейтенанта. Мы разместились в одном с ним доме, вместе с его денщиком Эйлицем. Эйлиц был огромный, плечистый детина с широким крючковатым носом. Разговаривать он, по-видимому, не привык. Голос у него был высокий и тонкий. Сперва я принял его за такого же дурачка, каким был Сокровище. Однако потом я заметил, что он весьма даже смышлен, только прячет свой ум под необычным добродушием.