Война. 1941—1945

В тихие минуты громче бьется сердце, оно бьется неистощимым гневом. На Берлин идут не только дивизии и армии, на Берлин идут окаменевшие матери, безутешные вдовы, седые дети. На Берлин идут все овраги, яры и балки, все пустыри. На Берлин идут капуста Майданека и деревья Витебска, на которых немцы вешали несчастных. На Берлин идут сапоги, ботинки, тапочки задушенных, и туфельки двухлетнего мальчика тоже идут на Берлин. Мертвые стучатся в дома на Иоахимсталлерштрассе, на Кенигсалле, на Унтер ден Линден, на всех проклятых улицах проклятого города. Дети, которых немцы закапывали живьем, встали из ям, из противотанковых рвов, они уже на границе, они рвутся к Берлину в квартиры, где супруги обершарфюреров или гехаймсратов, допивая последние бутылки шампанского и напоследок подхлестывая Гапу, или Оксану, или Машу, говорят: «Это ветер с востока, ужасный ветер. Наденьте меховое пальто, которое вам привез супруг из Киева, не то вы простудитесь…» Не ветер — дети пришли, убитые ее супругом в Бабьем Яру, и эти дети не уйдут. Они — наша совесть. Они ведут вперед наши танки, пехоту. И мы будем в Берлине! Мы говорим это не залихватски, не весело, но сжав зубы, с болью, с решимостью, как написал боец, «с кровавыми слезами»: мы там будем!

10 января 1945 г.

В Берлин!

Одна немка жалуется своему мужу на мелкую неприятность: «Я дала в красильню платье тети Герды. Когда я его принесла и надела, все пришли в восторг — это напоминало самые лучшие времена. Но теперь у нас все эрзац, и представь себе, через неделю платье стало из голубого пятнистым, а что хуже всего, разлезлось, так что я среди белого дня оказалась чуть ли не голой…» Я вспоминаю платье тети Герды, читая телеграммы об итогах немецкого эрзац-наступления на Западе. Когда Рундштедт потеснил американцев в Арденнах, немцы пришли в восторг. Они увидели хотя бы на день воды Мааса, и это зрелище напомнило им самые лучшие времена. Они уже видели себя не только в Льеже, но даже в Париже. Хотя посту полагается быть перед рождеством, немецкий пост последовал за Новым годом: платье тети Герды лопнуло, и Германия оказалась среди белого дня голой.

Конечно, германское информационное бюро не столь откровенно, как племянница Герды. Однако и оно теперь признает: «Германское наступление на Западе является операцией местного характера, от которой германская общественность никогда не ожидала серьезных оперативных результатов».

Геббельс две недели тому назад говорил о силе немецкого оружия. Теперь он пишет, что «на войне бывают периоды, когда сила оружия временно утрачивает свою убедительность». Вряд ли с этим согласятся фрицы на Западе и особенно на Востоке. Эрзац-наступление в Арденнах стоило немцам около ста тысяч солдат, причем они заняли на две недели клочок Бельгии, где нет ни заводов, ни крупных городов. Слов нет, такие успехи весьма неубедительны. Однако гаулейтеры Вены и Кракова не распакуют чемоданы, прочитав, что сила оружия временно утратила свою убедительность.

На что же надеется Геббельс, поскольку он разуверился в «тиграх», даже «королевских»? На те трудности, которые переживают освобожденные от захватчиков государства, на разногласия между союзниками, на хитрость преступника и на наивность судьи.

Для разгадки берлинских загадок лучше всего заглянуть в Мадрид. Под Новый год немцы еще упивались барабанами своего эрзац-наступления; Гитлер тогда произнес весьма воинственную речь. Но если фюрер рычит в Берлине, то в Мадриде он воркует. На речь фюрера тотчас отозвалась мадридская газета «ABC»: она объявила, что немецкое наступление еще раз показало Англии и Америке силу Германии, что Гитлер еще раз продемонстрировал свой государственный ум и что поэтому необходим «мир вничью».

Вполне возможно, что в глазах тех кретинов, которые теперь управляют Германией, и «Фау-2» — это масличная ветвь; а изнемогающий людоед жаждет объятий «умиротворителей». Глупые мечты! Я не скажу, что «умиротворители» вывелись; они существуют; но они стали удивительно застенчивыми. Эти старые куртизанки теперь прикидываются гимназистками. Они даже лепечут: «Мы за победу». Они могут еще вредить, но они уже не могут повредить: они бессильны перед своими народами, увидевшими воочию, что такое фашизм.

Напрасно Гитлер уповает на болезненные процессы, происходящие в том или ином европейском государстве. В дни опасности человеческий организм преодолевает многие заболевания. Существование Берлина сплачивает французов, сплачивает другие народы, как бы ни были велики их внутренние разногласия.