Война. 1941—1945

На что еще уповает Гитлер? На то, что его противники, поспорив друг с другом, забудут о нем? Только тупость, непонимание чужой психологии, присущее немцам, могут объяснить подобные надежды. Народы не дети. Народы могут обсуждать, спорить, какая дорога лучше, но народы знают, что всем дорогам равно грозят подорожные разбойники. Член консервативного клуба Ковентри легко договорится с комсомольцем из Смоленска, поскольку нужно обуздать поджигателей и убийц. Различно представляют себе мир граждане Советского Союза и Америки, Англии и Франции, но все они сойдутся на одном: на любви к миру, на ненависти к войне и к ее гнезду — разбойничьей Германии. Величава древняя культура Англии, блистателен трудовой гений Америки, бессмертны заветы вольности, провозглашенные Францией. Мы гордимся нашими друзьями, как нами гордятся другие честные народы. Наша дружба переживет испытания, она основана на сложнейшем и на простейшем: на жажде оградить от злых бурь факел цивилизации и дыхание ребенка.

Напрасно Геббельс старается. Напрасно в мадридском доме свиданий приготовлены мюнхенские софы. Убедительным на войне остается только сила оружия, и оружие решит судьбу Германии. Тому порукой новое замечательное наступление Красной Армии.

Война не покер, в котором главное — уметь блефовать. Война — тягчайшее испытание. Когда немцы в 1940 году «взяли» Париж, они объявили это величайшей военной победой. Кого они думали обмануть, если не самих себя? Они вошли в Париж, как входят в гостиницу, когда швейцары предусмотрительно раскрывают все двери; вошли в пустой город, где оставались только проститутки и предатели. Разумеется, слово «Поныри» звучит куда менее патетично, чем слово «Париж»; и станцию Поныри знали только москвичи, ездившие на юг, она славилась яблоками. Но именно в битве за Поныри Красная Армия одержала одну из крупнейших побед, которая помогла год спустя выгнать немцев из Парижа. Теперь, как и прежде, Красная Армия видит перед собой основные силы Германии. Бои в Арденнах или в Вогезах кажутся стычками по сравнению с битвами на Восточном фронте. Мужество и решительность России — залог того, что вместе с союзниками она поставят на колени Германию.

О последнем нашем наступлении германское информационное бюро пишет: «Ему предшествовал ураганный огонь гигантской силы». Мы недаром праздновали День артиллерии. Мы знаем, что война — это война, а не чудеса пиротехники. Мы не стараемся издали уничтожить Кенигсберг, Бреславль или Берлин; мы знаем, что мы там будем. Мы не хотим с ними разговаривать издалека: требуется разговор вплотную. Нас интересуют не «фау», а та артиллерия, которая, уничтожая немецкую оборону, спасает жизни наших солдат и открывает пехоте путь в Германию.

Добить немцев нелегко, и не прогулкой нам представляется путь в Берлин. Мы прямо говорим о великих трудностях, ибо мы знаем, что эти трудности мы осилим, в Берлин придем. Это знает вся Европа. Это знают и сами немцы. Именно поэтому они так отчаянно сопротивляются: печники Майданека страшатся прихода судей.

Война отодвинулась далеко от нашей Родины; и может быть, имеются в тылу люди, три года тому назад болевшие малодушием, теперь болеющие благодушием, которые думают, что война почти что закончена и что можно вернуться ко всем заботам мирного времени. Таких немного; наш народ знает, что продолжается жестокая страда; народ знает, что нет двух войн, война одна, и в Будапеште наши бойцы сражаются за нивы Украины, в Восточной Пруссии они видят перед собой раны Ленинграда. В венгерских городках, где все им чужое, русские люди с тоской думают о наших полях, о наших улицах, о наших девушках; и каждый из них знает, что, неся свободу угнетенным, смерть угнетателям, он сражается за то поле, за ту улицу, за ту девушку, которых он оставил далеко на востоке.

Один английский корреспондент недавно сообщал, что немцы на острове Крите «настроены воинственно, хотя, по существу, им не на что надеяться». Это меня не удивляет; я неоднократно говорил, что фрицы не поддаются заочному обучению. Они настроены воинственно на Крите, потому что никто их не трогает: военные действия в Греции коснулись всех, кроме них. На что надеются немцы на Крите? На то же, на что надеются немцы в Берлине. Один из последних пишет своему брату: «Прежде мы вычеркивали в календаре каждый день войны с радостью — еще один кончен, теперь мы смотрим на каждый прожитый день с сожалением, потому что пока, плохо или хорошо, но мы живем, а впереди пустота». Они ни на что не надеются, они просто стараются оттянуть час расплаты.

Нелегко нам даются победы, и пусть каждый, слушая грохот салютов, помнит о жертвах. Мы наступаем не потому, что нам легко наступать, но потому, что мы вырастили дерево победы, оросили его своей кровью; никогда мы не помышляли прийти к разъезду и потрясти дерево с перезревшими плодами.