Война не навещает меня. Никаких полуночных визитов и убедительных аргументов, почему я должна с ним спать. Никакого яростного примирительного секса. Он даже не пытается приблизиться к моей палатке. В последний раз я видела его, когда он возвращался после набега со своими Фобосами. Армия нежити следовала за ним. Многие из них подорвались в тот день на какой-то взрывчатке в городе, на который Война совершал набег.
Глаза Войны скользнули по мне, и… ничего. Ни глубокого взгляда, ни искры узнавания. Как будто наших отношений никогда не было. Все это ужасно.
Я все еще злюсь на Войну, но я всегда на него злилась. Это он решил держаться на расстоянии. Как бы безумно это не было, я
Прошло несколько недель, и бесчувствие, которое началось после разрушения Эль-Мансуры, начало завладевать мной все больше. Я вижу столько смертей, что лица начинают смешиваться. И потом, это ужасное человеческое качество – рано или поздно привыкать ко всему. Мы переезжаем с места на место, разбиваем лагерь, осаждаем город, двигаемся дальше. Снова и снова. Я могу ненавидеть свою нынешнюю жизнь, но в какой-то момент она начинает казаться
Может быть, так чувствует себя Война – это просто
Боже, как я устала. Невероятно устала. Усталость – физическое состояние, и ничего из того, что я делаю, не помогает. Я отправляюсь в постель измученной, просыпаюсь измотанной, и так дни проходят за днями.
Это первый признак того, что что-то не так. Следующий – потеря аппетита. Еда уже не такая вкусная. Запах мяса… Мне приходится держаться подальше от центра лагеря, где готовят еду, я задыхаюсь от этого запаха. Сначала я думала – это потому, что я видела слишком много трупов, но теперь у меня пропал интерес и к кофе, и к алкоголю.
Но сегодня утром я действительно начинаю волноваться. Просыпаюсь от того, что в животе бурлит. Я учуяла запах моих стражников-зомби и, спрыгнув с постели, вылетаю из палатки.
Прижимаю руку к рту.
Не успеваю пройти и несколько метров, как меня выворачивает. Охранники стоят смирно, но их запах…
Меня снова и снова тошнит из-за вони, застрявшей в носу.
Я слышу, как откидывается полог соседней палатки.
– Мириам! – слышу тихий голос Зары. – Ты в порядке?
Не могу ответить, пока мой желудок не станет совсем пустым. Стою согнувшись, упираюсь руками в колени и тяжело дышу.
– Держись от меня подальше, – я иду обратно в свою палатку. – Я больна.
Зара приносит воду, хлеб, фрукты и свежий йогурт. Мне удается съесть немного хлеба и сушеных абрикосов. При виде йогурта я замираю, и она забирает его.
– Зара, ты действительно должна держаться подальше от меня. Я могу заразить тебя… или Мамуна.
– С нами все будет в порядке, – говорит она. – Подожду, пока ты допьешь воду, которую я принесла.
Она похожа на мою мать.
– И попробуй поесть. Ты не…
Она хмурит брови, и я впервые замечаю, что она беспокоится обо мне.
Я отмахиваюсь:
– Все будет хорошо.
Она выскальзывает из палатки, бросив на меня встревоженный взгляд, и я снова погружаюсь в сон.
Просыпаюсь от звука знакомых тяжелых шагов снаружи. У моей палатки они останавливаются. Открываю глаза, и в этот миг полог палатки распахивается. Война входит внутрь, и у меня перехватывает дыхание. Я забыла, как он красив, как прекрасна его оливковая кожа, темные глаза и черные волосы, которые падают на лицо.
Он смотрит на меня.
– Мириам.
Я слышу его голос, вижу нахмуренные брови и закрываю глаза. Я думала, что потеряла все, что у нас было. Но он все еще здесь. Прямо здесь.
Война встает рядом со мной на колени. Его рука тянется к моим волосам, татуировки на руках пылают красным, и он гладит меня по голове, как и много ночей до этого.
Снова открываю глаза.
– Я скучаю по тебе.
Его лицо смягчается. Война вглядывается в мое лицо, как будто пытается запомнить. Он хмурится, выглядит встревоженным.
– Ты заболела? – Его взгляд пристальный, почти безумный.
– Мертвые… – начинаю я. Одна мысль о них заставляет меня чувствовать рвотные позывы. – Этот запах… Ты можешь от них избавиться?
Я слышу шаги, удаляющиеся от палатки, и мне даже не нужно спрашивать, чтобы знать: Война прогнал своих зомби. Чтобы мерзкий запах исчез, требуется время, но как только он рассеется, мне станет лучше.