Война

Сразу после того, как он сделал мне предложение, любой подарок остался бы незамеченным. Война возвращается в постель и разжимает кулак.

Сначала я вижу только красный шнурок, но этого достаточно, чтобы понять, что передо мной. Спустя долю секунды замечаю серебряную руку и крошечный бирюзовый камешек в ее центре. «Рука Мириам».

– Они были на прилавке в Эдфу, и я вспомнил ту, которую ты носишь на запястье.

Я прикасаюсь к своему амулету.

– Я не твой отец, – продолжает Война, – но решил, что это будет правильно.

Подарить мне еще один браслет с амулетом и продолжить традицию моего отца…

Взяв у Всадника изящное украшение, держу его на ладони. Потом зажимаю в кулаке. Десять лет прошло с тех пор, как отец в последний раз надел мне на запястье браслет. Получить этот подарок от Войны… на миг мне кажется, что отец никуда не уходил.

– Спасибо, – чуть слышно благодарю я. – Мне очень нравится.

Война помогает надеть браслет на запястье рядом с другим. Я смотрю на два украшения, подаренные мне сегодня Всадником, и у меня почти вырываются эти слова.

Я тебя люблю.

Перевожу взгляд на Войну.

Я тебя люблю.

Он был бы счастлив услышать это.

Я открываю рот.

– Что с нами будет? – спрашиваю, испугавшись в последнюю минуту.

В последнее время я постоянно думаю о будущем. Нашем будущем. Не только о том, что случится через неделю, через месяц, но и о том, где мы окажемся спустя несколько лет.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Война.

– Как ты представляешь себе нашу жизнь?

Теперь, когда я жду ребенка, а взгляды и дела Войны меняются, будущее – это огромная, надвигающаяся неопределенность.

– Жена, мы будем жить так же, как живут миллионы – в любви до глубокой старости.

Есть только одна проблемка.

– Но ты бессмертен, а я нет.

– Это не имеет значения, – но я вижу, что Война хмурится, и знаю, он тоже думает об этом.

– Будет иметь, – настаиваю я.

Сейчас мне двадцать два года, но так будет не всегда. Молодость пройдет, оставив мне хрупкие кости и дряблую кожу. А как будет выглядеть Война? Останется таким же мускулистым и мужественным? Я не могу представить его другим. Что, если он не постареет? Что будет, когда я стану старухой, а моего мужа по-прежнему будут переполнять силы природы? Будем ли мы и тогда вместе? Сможем ли? А даже если будем…

– В конце концов, я умру, – говорю я, – а ты – нет.

Что тогда будет с Войной? Что случится с миром? Ведь после моей смерти зарок Всадника может закончиться. Не продолжит ли он с того места, на котором остановился?

– Ты однажды говорила о вере, – говорит Война, прерывая мои тяжелые мысли. – Возможно, сейчас самое время тебе поверить в меня. Все будет хорошо, Мириам. Клянусь.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Войны в шатре уже нет.

Мне становится не по себе. Раньше Всадник иногда уходил рано, но это случалось еще тогда, когда он со своими приспешниками разрабатывал планы набегов. Такого давно уже не было.

Одевшись, заставляю себя немного поесть – утренняя тошнота ослабевает, – и выхожу из шатра. Лагерь уже наполняется звуками жизни. Пройдя немного, замечаю Войну. Он стоит на краю лагеря, гладит Деймоса по морде. Ветер пустыни треплет темные волосы Всадника.

Меня он не замечает, пока я не подхожу вплотную, а заметив, радостно улыбается. В его лице почти нет жестокости – сейчас он мог бы сойти за человека.

Ты по частичкам откалываешь от него его инаковость, и он постепенно становится таким же, как и все мы.

Не знаю, хочу ли я, чтобы он стал таким же, как мы. Мне нравится его странность. Но, может быть, мне еще удастся ее сохранить.

Война продолжает гладить Деймоса. Конь отталкивает руку хозяина и делает несколько шагов в мою сторону. Подойдя, конь тычется мордой мне в грудь. Всадник с интересом наблюдает за нами. В какой-то момент я решаю, что он вот-вот отпустит какое-нибудь замечание насчет того, какую милую пару составляем мы с Деймосом (кстати, это правда), но Всадник говорит совсем другое:

– Мы оставляем Зару и остальных из лагеря.

Наступает тишина, я молча продолжаю гладить его лошадь. Я не понимаю, что он хочет сказать.

– Оставляем всех, кроме Фобосов, – добавляет он.

Я поднимаю голову, смотрю на Войну.

– Что это значит? В каком смысле – оставляем?

– Они останутся в следующем городе. Лагеря больше не будет.

Только теперь до меня начинает доходить.

– Как? Почему? – сердце колотится в груди, как безумное. – Ты что, решил их убить?

Я этого не допущу. Не дам убить Зару, Мамуна, остальных.

Война сдвигает брови.

– Этого я не говорил. Сказал только, что мы их оставляем.

– Значит, они будут жить? – переспрашиваю я.

– Может да, а, может, нет. Это будет зависеть от их судьбы и везения.

Изо всех сил пытаюсь понять: впервые в истории Война освободит пленных. Да, они далеко от дома – мы ведь уже дошли до Судана, – но они получат свободу и больше не будут находиться под гнетом Войны.