Война

Всадник гладит меня по щеке.

– Потому что я принял решение прекратить войну.

Я люблю тебя, но это разрушает нас обоих, сказал однажды Всадник. Я не понимала тогда, что он говорил буквально – по крайней мере, о себе. Война и равнодушие идут рука об руку. Чувства, сопереживание, любовь не могли сами по себе положить конец войне.

Был ли он обречен с той минуты, когда бросил на меня первый взгляд в Иерусалиме? Или это произошло, когда я едва не погибла? А может, когда объявила, что сдаюсь? Я знаю, что когда Всадник уничтожил весь лагерь, он уже любил меня, хотя не знал, как называется то, что он чувствовал. Тогда он сорвался из-за предательства. Но искра, которая привела в движение все остальное, уже зажглась. И заставила его пощадить детей, а потом тех, кого он счел невиновными.

И вот, теперь Война был готов полностью прекратить кровопролитие и разрушения. На это я даже не осмеливалась надеяться и совершенно не понимаю, почему сейчас мне страшно, но от этого липкого чувства все в душе переворачивается.

– Почему ты это делаешь? – спрашиваю я.

Всадник улыбается.

– Вечно ты сомневаешься в моих мотивах. Я-то думал, что ты обрадуешься.

– Но что будет с тобой?

У меня не поворачивается язык спросить: что сделает с тобой Бог? Но думаю я именно об этом. Всадник отказывается от своей миссии. Естественно, у этого шага будут последствия.

Война касается моего подбородка, поднимает мою голову.

– Ты, правда, тревожишься за меня?

У меня начинает предательски дрожать нижняя губа.

– Конечно. Я не хочу, чтобы ты… умер, – у меня срывается голос.

Знаю, он говорил, что не может умереть, но я видела достаточно других невероятных вещей – живых мертвецов, исцеление раненых, способность говорить на мертвых языках. «Невозможно» уже не означает того, что раньше.

Всадник проводит пальцем по моим губам.

– А кто сказал, что я умру?

– Скажи, что этого не будет, – почти в отчаянии требую я.

– Мой брат не погиб.

Я замираю.

– Хочешь сказать, что Мор до сих пор жив?

Война кивает.

– Хочешь знать, что с ним случилось? – спрашивает он. – Что там, на самом деле, произошло?

– Да, как его остановили? – уточняю я.

– Его остановила не сила, а любовь.

Я перестаю дышать.

– Мой брат влюбился в смертную женщину и отказался от божественной миссии ради того, чтобы быть с ней.

И то же самое собирается сделать и мой Всадник.

Я стараюсь говорить спокойно:

– И что с ним произошло?

И что будет с тобой?

– Живет со своей женой, и дети у них есть, – говорит Война.

Я чувствую, что снова могу нормально дышать.

– Так они живы? И счастливы?

– Да, насколько мне известно, – отвечает Война.

Я чувствую облегчение. Значит, Война не умрет, как и Мор. Он может перестать воевать, и мы будем жить с ним вместе. И проживем обычную, счастливую и, надеюсь, долгую жизнь.

Я снова всматриваюсь в лицо Войны.

– А ты не боишься бросить свое дело?

Война колеблется.

– Все не так просто.

Мои страхи возвращаются словно по мановению волшебной палочки.

Видимо, он это замечает, потому что говорит:

– Мириам, ты веришь, что я смогу очиститься?

– О чем ты? Ты спрашиваешь, можно ли искупить все то, что ты сделал?

Война резко кивает.

Он совершил множество чудовищных злодеяний. С того самого дня, как появился, он нес с собой смерть. Но то, что он сделал – это другой вопрос, не тот, который он задал.

– Я вижу, что ты раскаиваешься, а значит, уже очищаешься, – говорю я. – А значит, я думаю, что это возможно.

Всадник мягко смотрит на меня.

– Тогда каждый мужчина, женщина и ребенок на Земле так же способны очиститься и искупить содеянное, как и я. И если они хотят искупления, то кто я такой, чтобы убивать их до истинного Судного дня?

Я в растерянности качаю головой.

– Значит, ты перестанешь убивать?

Он еле заметно кивает.

– Значит, я перестану убивать.

Не помню, как мы засыпаем, сплетясь в объятиях, но из сна меня вырывает призрачный голос.

Сдавайся.

Это слово, шелестящее, как шепот, нежно ласкает кожу. Задыхаясь, рывком сажусь в постели. Воспоминание об этом слове будто эхом разносится по шатру.

Сдавайся, сдавайся, сдавайся.

Я дотрагиваюсь до своего шрама. Эта рана и слово, напоминающее о ней, неразрывно связали меня и Войну. Он был уверен, что я сдамся. Подтверждение этого было вырезано на моем теле.

И тут меня, будто удар молнии, поражает понимание: этот призыв не для меня.

И никогда не был обращен ко мне. В конце концов, я ведь не умею читать по-ангельски. Это сообщение для того, кто умеет.

Для Войны.

Глава 55

Утром я просыпаюсь от прикосновения рук Войны.

– М-м, что ты делаешь? – сонно ворчу я, потягиваясь.

Волосы Всадника щекочут мою обнаженную кожу, он целует меня в живот.

– Меня никогда не перестанет восхищать то, что ты носишь моего ребенка, – говорит он.

Разлепив глаза и сонно моргая, я протягиваю руку и пропускаю сквозь пальцы его растрепанные темные волосы.

– Ты уже знаешь, кто это? – спрашиваю я.