Война

– Это очень расстроило меня, жена. В человеческой природе оказалось так много того, о чем я не знал, пока не жил и не ходил среди вас. Я чувствовал, как эта природа волнуется и возмущается во мне. Я считал, что поддаваться этим чувствам – слабость, которой подвержены только смертные. Однако, встретив тебя, я начал желать того, о чем никогда даже подумать не мог – вещей, которые некогда отвергал. Сначала я поддался новым чувствам к тебе – ведь я верил, что ты послана мне Богом. Предполагалось, что я должен познать, что такое дружба и сострадание, потому что их дал Он. Предполагалось, что я должен взять тебя в жены, потому что Он вручил тебя мне. И это не было ошибкой. Но постепенно, мало-помалу причины стали меняться. Меня влекло к тебе уже не потому, что так следовало. Я жаждал твоего общества, твоих улыбок, твоего неистового гнева и острого языка, потому что они приносили мне такую же радость, что и битва. Мир расцвел, обрел краски. Впервые я начал по-настоящему чувствовать это тело и каждое движение чувств в нем.

Для меня это полная неожиданность. Я и понятия не имела, что на протяжении этих странных, непростых недель, когда все казалось мне абсолютно безнадежным, Война менялся. Что он начал меняться еще до того, как дал мне клятву.

– Теперь я понимаю, – продолжает он, – что такое жизнь и что такое – быть человеком.

Уже поздно. Странно, но меня одновременно мучают голод и тошнота. Но я не удивлена – это уже пятый раз за последнюю неделю. Терпеть не могу утреннюю тошноту. Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу. Нет, ну пусть бы хоть делала свое чертово дело только по утрам.

Я вылезаю из постели. Все лампы погашены, кроме одной, на столе. Я ковыляю к ней.

Рядом с лампой – кувшин с водой, стакан и блюдо с фруктами, сыром, лавашом и чем-то похожим на хумус.

Под тарелкой записка: «Моей неистовой жене и ребенку. Надеюсь, что если я накормлю тебя, то смогу спать спокойно, и ты больше не станешь нападать на меня с оружием. Считай это предложением мира».

Читаю, и губы сами улыбаются. Только Война мог обернуть в шутку мою попытку убить его. К своему большому огорчению, замечаю, что становлюсь сентиментальной. И дело даже не в одном этом случае. Вот уже несколько недель Война оставляет мне на ночь подносы с едой. Но раньше он никак это не комментировал, еда просто появлялась. Раньше я не видела никаких записок, и теперь мне интересно – может, письма были, а я просто не замечала. Письма, которые Война, возможно, убирал по утрам вместе с подносом.

Я была настолько поглощена событиями, происходившими вокруг, что не заметила очень важного изменения в самой себе.

Я люблю Всадника.

Мне нравятся его горячие глаза и то, как он на меня смотрит. Я люблю его силу, его юмор, его удивительное тело и улыбку – улыбку, которой мне не хватает. Люблю его голос и характер. Мне ужасно нравится, что он оставляет мне тарелки с едой с записками и то, как он украл мой кинжал – потому, что это была моя вещь. Я люблю наши ссоры, и примирительный секс после них, и полуночный секс, и утренний, и дневной, и вечерний тоже. Я люблю растущую человечность Войны и то, что он не похож на других.

Я люблю его.

Черт, черт.

Я и правда люблю его.

Провожу по лицу рукой. Хочу отыграть все назад. Не хочу, чтобы его чары, или что там у него за колдовство, на меня действовали.

Оборачиваюсь и смотрю на спящего Войну. Его лицо едва различимо в темноте, но от того, что я вижу, кружится голова.

Какая знакомая история. Полюбить то, что не для тебя. Так случилось с моими родителями, а теперь происходит со мной. Родители, по крайней мере, оба были достойными, порядочными людьми. А порядочность Войны скрыта очень глубоко под кровавыми деяниями и жаждой убийства.

Но это меняется – Война меняется, и вместе с ним меняется мир.

Глава 52

С каждым городом, через который мы проходим, спасенных становится больше. Сначала дети, потом невинные, потом старики. В конце концов я перестаю понимать, чем люди, которых спасает Война, отличаются от тех, кого он не щадит. Оставленных в живых так много, что в конце концов Всадник перестает приводить их в лагерь. Если они пережили набег, им оставляют не только жизнь, но и дома, и даже имущество.

Сейчас, пока мы с Войной неторопливо идем по лагерю, он смотрит на живущих здесь людей. Сам лагерь изменился и совсем не похож на то, каким был всего несколько месяцев назад. В нем гораздо больше смеха и куда меньше оружия.

Не знаю, замечает ли Война, как преобразилось это место, и понимает ли, что он и есть причина перемен. Главное, что это понимаю я, и у меня становится легче на сердце каждый раз, когда я вижу, как все меняется к лучшему.

Когда мы с Войной оказываемся на окраине лагеря, он поворачивается ко мне.

– У меня для тебя кое-что есть, – сообщает он.

Я останавливаюсь, поднимаю брови. С тех пор, как мы встретились, Всадник дал мне многое – шатер, одежду, еду, оружие, душевную боль, кровавые убийства, живых мертвецов и ребенка. Я совсем не уверена, что хочу чего-то еще.