Война

– Они тебя не обидят, – говорю я. – Они здесь, чтобы нас защищать.

Я немного кривлю душой – они здесь, чтобы защищать только меня, но я не позволю им обидеть Мамуна, так что это почти правда. К счастью, мои слова успокаивают малыша.

Женщины сидят кружком под навесом, болтают и чинят одежду, плетут корзины – занимаются простой работой, которая не требует особой сосредоточенности. Увидев нас, одна женщина обливается чаем, другая громко ахает.

– Что это? – сурово спрашивает одна из женщин у Зары, не глядя на меня.

– Жена Войны решила присоединиться к нам, – отвечает моя подруга, как будто в этом нет ничего необычного.

Женщины умолкают, смотрят на меня – одни с любопытством, другие недоброжелательно. Одна едва заметно улыбается мне. Я узнаю некоторые лица – видела их в лагере, когда сама жила в этой его части, но они не подают вида, что помнят, что я когда-то была одной из них.

– Что ж, добро пожаловать, – сухо говорит одна женщина. При виде Мамуна ее лицо смягчается. – Давид играет в футбол с Омаром, если хочешь, беги к ним.

Она указывает себе за спину – там, где палатки кончаются, два маленьких мальчика гоняют облезлый мячик. Мамун вопросительно смотрит на тетю. Она кивает, и малыш убегает к новым друзьям. Еще несколько секунд Зара не сводит с него глаз, на ее лице тревога. Здесь и правда есть чего опасаться – жестокость солдат, оружие, разбросанное по всему лагерю, огромные размеры палаточного городка. Ребенок может здесь пропасть без следа.

– Может, хотите чаю? – спрашивает одна из женщин.

Зара вздрагивает от неожиданности, смотрит на нее и отвечает:

– Нет, спасибо.

– Спасибо, все в порядке, – отказываюсь и я.

Я отгоняю подальше нежить – своих охранников, а женщины освобождают нам место. Поначалу все напряжены и смущаются, но постепенно разговор возобновляется.

– Я видела, как Итай прошлой ночью входил в ее палатку…

Раздаются смешки.

– Так вот кто помогал ей обрести Бога, пока мы с вами заснуть пытались.

– А у бедняжки Аеши, ее соседки, ребенок. Попробуйте-ка ему объяснить, что происходит!

Раздается смущенный смех.

Я слушаю их с удивлением. Вокруг тысячами умирают люди, а эти женщины сплетничают о том, кто с кем спит.

– А как там Война? – спрашивает женщина, с любопытством стрельнув в меня глазами.

Я даже не сразу понимаю, что вопрос адресован мне. Только когда и другие женщины обращают на меня свои взгляды, я понимаю, что всех интересуют подробности моей сексуальной жизни. Но, честное слово, я на это не подписывалась, когда утром решила навестить Зару.

– Что ты имеешь в виду? – говорю я, притворяясь, что не понимаю.

Губы женщины изгибаются в улыбке.

– Он помог тебе обрести Бога?

Другая хихикает:

– Конечно, помог. Иначе ее не охраняли бы мертвецы.

Даже страшно от того, как метко она попала в цель.

– А я вот хочу знать, – заговаривает другая женщина, – насколько хорошо Всадник передает тебе религиозный опыт.

Тут уже многие смеются, даже Зара улыбается.

Они пытаются включить меня в свой круг, доходит до меня. Это не испанская инквизиция, просто они так общаются между собой, несмотря на все различия между ними. Все они познакомились и подружились относительно недавно.

– Вы действительно хотите знать? – спрашиваю я.

Мне ужасно неловко. Несколько женщин кивают, и я собираю волю в кулак.

– Всадник определенно искуснее в любви, чем в войне.

Это не совсем так, но женщины добродушно посмеиваются.

– Он создан, чтобы доставлять удовольствие женщине, – добавляет кто-то еще. И снова смешки.

Разговор продолжается, и кажется, всем легче дышать. У меня становится спокойнее на сердце, когда я понимаю, что прошла испытание. Пришла я как жена Войны, зато уйду как одна из них. Я провожу там весь день, слушая сплетни и добавляя что-то от себя. Впервые за долгое время жизнь кажется нормальной – почти нормальной.

Но все тут же прекращается, стоит кому-то упомянуть о завтрашнем вторжении. Мне удалось ненадолго притвориться, не думать об ужасах, но, в конце концов, они вернулись. Настроение у всех падает, смех стихает. Впервые оказавшись в лагере, я была уверена, что я единственная, кто борется, пытаясь остановить Всадника. Но сейчас мне ясно, что и других это тоже заботит. Но они ничего не могут с этим поделать.

А я могу.

Я добилась безопасности для голубятен – и это уже что-то, – хотя во время последнего вторжения убедилась, что этого мало. Лишь несколько голубей улетели с моим посланием, и кто знает, сколько из них были сбиты лучниками.

И все же, возможность предупредить о вторжении – это ключ к выживанию. Если у людей будет достаточно времени и они выберут правильное направление для бегства, то, возможно, сумеют обмануть смерть. К сожалению, если Война запретит мне участвовать в набеге, шанса отправить еще одно предупреждение не будет. Если я хочу как-то помочь миру, придется обрабатывать жестокого супруга.

Возможность предупредить о вторжении Всадника – это ключ к выживанию.

Решение сидит прямо здесь и во все глаза глядит на меня.