Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров

В Рождество 1454 года, больше чем через год после внезапного удара, Генрих VI очнулся. Чувства возвращались так же быстро, как в свое время покинули его. Через два дня после Рождества он приказал казначею отправить благодарственные дары в Кентерберийский собор, а в понедельник 30 декабря королева Маргарита показала отцу четырнадцатимесячного сына. Генрих «спросил, как звали принца, и королева ответила, что Эдуард, а затем он поднял руки и возблагодарил Господа». Он не помнил ничего из сказанного или происходившего рядом с ним в период оцепенения, но, казалось, был невероятно счастлив, что поправился. Когда министры поняли, что он вновь может разговаривать с ними «так же хорошо, как прежде», они «заплакали от радости»[197].

Чего нельзя было сказать о Йорке. Выздоровление Генриха не только означало окончание протектората, но и вело к отмене всех мер, принятых герцогом за последний год. К 26 января 1455 года Сомерсета освободили из тюрьмы, а 4 марта с него сняли обвинения в измене. Официально Йорк лишился титула лорда-протектора 9 февраля. В знак крайнего осуждения того, что Йорк преследовал Сомерсета за то, что тот был предательски неосторожен с французами, герцога лишили поста командующего Кале, и эту должность снова занял Сомерсет. Союзника Йорка, Ричарда, графа Солсбери, вынудили покинуть пост канцлера. В середине марта графу Уорику, сыну Солсбери, приказали освободить Генри Холланда, коварного и склочного герцога Эксетера, из заслуженного заключения в Понтефракте.

В то время как Сомерсет и его союзники заняли прежнее место в правительстве и подле короля, Йорку и Невиллам пришлось покинуть двор. Несмотря на то что протектор предпринимал решительные действия для того, чтобы правительство продолжало функционировать в период королевского помешательства, он как узурпатор был лишен всех постов и власти. Йорк мог прийти только к одному выводу: пока в окружении короля находится Сомерсет, с ним всегда будут обращаться как с врагом короны и как негодяй и мятежник он не сможет занять причитающееся ему место в государственной системе. Король и совет обязали Йорка до июня сохранять мир с Сомерсетом под угрозой штрафа в двадцать тысяч марок. Но мир был уже невозможен. Вместе с Невиллами Йорк отправился на север, чтобы сделать единственное, что ему оставалось, — начать собирать армию.

Йорка и семью Невилл, которую возглавили отец и сын, графы Солсбери и Уорик, сплотило общее дело. Вместе они контролировали бóльшую часть Северной Англии, и, так как Невиллы были в любой момент готовы к бою из-за их вражды с домом Перси, союзникам не составило труда призвать своих вассалов и собрать небольшую армию уже весной 1455 года. Позже они сами признавали, что располагали «большой людской силой в разных землях, множеством оружия и военных облачений»[198]. Важно отметить, что Йорк собирал армию для того, чтобы ликвидировать Сомерсета и «предателей» в окружении короля. По его мнению, такая задача не имела ничего общего с восстанием, а тем более с династическим переворотом, направленным против самого Генриха VI. Однако неизвестно, все ли служившие под командованием Йорка улавливали эту тонкую разницу. Как бы то ни было, солдат спешно удалось собрать в апреле — мае, и вести о мобилизации, которую проводили Йорк и Невиллы, вскоре достигли двора и совета в Вестминстере, где, возможно, еще не осознали масштаб происходящего.

Сомерсет запаниковал и замешкался. Невзирая на то что население Лондона в целом больше симпатизировало Йорку, чем ему, самым логичным шагом было бы использовать королевскую армию для обороны столицы и тем самым повторить Дартфордский конфликт 1452 года. Вместо этого Сомерсет решил переместить королевский двор и лордов из окружения Генриха на север. В городе Лестер, в самом сердце графства Ланкастер, входившего в личные владения короля, должен был собраться большой совет. Он в чем-то походил на заседание парламента, но приехать призвали не только множество английских лордов, но и избранных рыцарей, которые могли симпатизировать режиму Сомерсета[199]. Пригласили и Йорка с союзниками, так что хотя бы один из дартфордских эпизодов мог повториться: правительство надеялось связать Сомерсета и Йорка новым соглашением, за которым, вероятно, последовала бы унизительная для Йорка публичная клятва в верности вроде той, которую его заставили дать в соборе Святого Павла[200]. Но Йорк не собирался с этим мириться. Возможно, он также вспомнил о печальной судьбе Хамфри, герцога Глостера, которого в 1447 году вызвали на заседание парламента в Бери-Сент-Эдмундс, откуда он так и не вернулся.