Россия стала частью света, материком. В ней жили, работали, горевали и радовались дети многих народов. Великая держава, она не подчинялась никому. Она выбрала свой путь, она первая в мире провозгласила права труда и братства.
Мы любим ее громко, торжественно, как мощное государство. И мы любим ее просто, задушевно, по-семейному, как свою избу. Мы любим ее достоинства и ее недостатки, ее славу и ее обиды.
Идет бой за Россию, за державу, сколоченную трудом поколений и окропленную кровью поколений, за державу, которая родилась на светлых водах Днепра, о молодости которой говорил вечевой колокол Новгорода, которую бережно строили — от Ивана Калиты до наших дней. Идет бой за свет русской культуры, за язык Пушкина, за украинскую песню, за наши книги, за наши музеи, за наши школы. Сколько нужно было веков напряжения, чтобы избяная, лесная Русь создала гранитный Ленинград! Только великий народ мог построить Адмиралтейство. Только великий народ мог родить Льва Толстого. Только великий народ мог двадцать пятого октября открыть новую эру. Нам досталась в наследство единственная, прекрасная, трижды любимая страна. В нее вторгся алчный немец. Он хочет убить Россию. Мы видим опасность, и мы сознаем всю глубину нашей ответственности. Внуки или будут прославлять подвиги героев 1942 года, или они проклянут нас, изнывая в немецком плену.
Может быть, наша ненависть остыла? Может быть, мы забыли развалины Киева, поруганную Одессу, сожженный Смоленск, изуродованный Новгород? Теперь нашу ненависть снова накалили добела: немцы залили кровью города Донбасса и тихие казацкие станицы. Враг грозит Сталинграду. Враг рвется на Кубань. Суровые дни требуют от нас двойного мужества, двойной решимости.
Если ты сражаешься сейчас у Дона за золотые нивы, за сады, в которых уже тяжелеют яблоки, помни — враг должен ступать только по немецким трупам, враг должен шагать только к своей смерти, врага нужно остановить. Если на твоем участке между раскатами орудий водворяется тишина, прислушайся к ней, и ты услышишь, как учащенно бьется сердце разгневанной России — сейчас решается ее судьба на годы, может быть, на века. Бойцы, перед вами девушка на виселице, и немец с петлей в руке — немец замахнулся на Россию. Бойцы, в ваших руках будущее родины.
Испытание огнем
Немец Рихард Громмель, в прошлом студент, потом ефрейтор германской армии, в майский день, когда кругом цвели курослепы и пели жаворонки, записал в своем дневнике: «Вокруг нас весна, торжество жизни, а мы чувствуем себя мертвыми. Дело не только в опасности, мы свыклись с мыслью, что каждый из нас может ежечасно умереть, дело в другом — никто из нас не знает, зачем эта смерть? Мы еще говорим о Германии, о фюрере, о воинской чести, но для нас это — слова, мы знаем, что наша смерть бессмысленна и неотвратима. Мы умираем от какой-то эпидемии, которую зовут „войной“. Когда я был в школе, нам много говорили о войне, и война тогда казалась мне веселой игрой с хлопушками и с орденами, а на самом деле — вонь и смерть, вот и все! Мне противно теперь думать о Гильде. Может быть, она сошлась с другим, может быть, просто спокойно сидит у окна и шьет. Я даже не завидую ее спокойствию, для меня она чужая, не жена, а феномен, живучее насекомое. Я скажу больше — Германия для меня теперь не существует, да и для моих товарищей, я в этом убежден. Во-первых, убежать туда нельзя, во-вторых, убежать вообще нельзя — нельзя уйти от себя, а мы уже не люди, но оружие, как в газетах пишут, „материальная часть“. Вонь и смерть, несмотря на цветение и прочие весенние штучки! Баб кругом нет, угнали или разбежались, А водки тоже нет. Только рыжая гнусная физиономия Гайнца. Боже, как я ненавижу товарищей!..»
Рихард Громмель образно выразил тот процесс гниения, который начался в душе немецкого солдата. Война — тяжелое испытание, война проверяет огнем душу народа и душу каждого человека. Под военной выправкой у немцев оказалась гнилая душонка. Они сызмальства готовились к войне, как к грандиозному параду, и война потрясла их своей ненарядностью, своей жестокой простотой. Они много и часто говорили о смерти, казалось, они с ней сроднились, но они были подготовлены к убийству, а не к самопожертвованию. Они десять лет слышали простуженный лай своего фюрера, в котором были и лесть и науськивание: «Вы — раса избранных. Вы — народ господ. Мир принадлежит только вам». Слушать это им было приятно. Приятно было каждому из них, как представителю «избранной расы», пить шампанское в парижском шантане. Но настали тяжелые дни. «Народ господ», попав в Россию, встретил неожиданное для него сопротивление. Здесь-то гитлеровские питомцы усомнились: «За что мы умираем?» Слова оказались легковесными, как картонные гири атлета-шулера.