ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Дама-рыцарь поняла, что капитан прав, и больше ничего не сказала по этому поводу. Однако трое лучников на корме корабля начали выпускать в кусачую стрелы. Первые пролетели мимо, благодаря расстоянию, движению мула, а также вращению обломков, за которые ухватились человек и гоблин. Наконец, одна стрела попала кусачей в бедро, и та издала обычный гоблинский скрежет — звук, который невозможно забыть. Потерпевшая кораблекрушение женщина подползла к ней. Она чуть не соскользнула с обломков, но удержалась. Та попыталась ее укусить, но у кусачей уже не было ни скорости, ни силы. Женщина схватила кусачую за шею, выдернула стрелу из бедра и вонзила ее в глаз, затем для верности еще пошевелила стрелу.

У меня перехватило дыхание.

Я хорошо знала, что такое жестокость на тренировочном поле — выбитый зуб, окровавленная голова, сломанный палец. Я также была знакома с кровавыми делами в загородных поместьях — видела, как убивают свиней, оленей и больной скот, как бьют воров и вешают браконьеров и дезертиров. Но эта сцена со стрелой и глазом, и то, как мозг гоблина перемешивают внутри черепа... все это было настолько неожиданным и жестоким, что я была поражена до глубины души.

Это был не спарринг-бои в академии, и не схватка по бою на ногах.

Мы плыли убивать.

Солдаты на нашем корабле зааплодировали, как и на корабле рядом с нами. Здесь было много военных мулов — не знаю их числа, — но слишком мало боевых кораблей, и только маленькие. Мы потеряли лучший корабль конвоя, королевский дредноут под названием «Свирепый Медведь», когда он врезался в гоблинскую морскую ловушку и был вынужден остановиться для ремонта.

Только по радостным крикам женщина поняла, что мы рядом. К ее чести, она не умоляла о спасении. Вместо этого она помахала нам рукой, потемневшей от зеленоватой крови существа.

Люди на кораблях снова зааплодировали, некоторые говорили: «Да благословят тебя боги!» или «Да хранит тебя Митренор». Один из немногих молодых людей на этих кораблях, заполненных женщинами, крикнул: «Выходи за меня замуж!»

— Да! — крикнула она в ответ, хотя и слабо.

Раздались третьи одобряющие возгласы, еще более громкие, чем первые, потому что мы все видели, что она была сильной духом женщиной и хорошей испантийкой.

А затем маленький островок из обломков дерева и веревки покачнулся и окончательно ушел под воду, унося с собой моряка и гоблина.

Одобрительные возгласы стихли.

Все замолчали.

Я в первый раз видела, как гоблин и человек умирали в этой войне, да еще с разницей в несколько мгновений; с тех пор я думаю, насколько это было уместно.

Наши два вида поженила смерть.

 

2

 

Во время этого долгого путешествия я часто вглядывалась в лица на палубе ближайшего мула, ища своего брата Амиэля, чтобы мы могли помахать друг другу. Я находила в этом утешение, а он, думаю, еще бо́льшее. Он не воин, и это путешествие в оккупированную Галлардию пугало его даже больше, чем других зеленых юнцов, освобожденных из тюрем заключенных и стариков, с которыми он путешествовал.

Я увидела его вскоре после истории с гоблином и женщиной.

На нем был добротный бархатный камзол, серо-голубой с серебром, и церемониальный меч. Он провалился на военных экзаменах, но, как сын герцога, должен был каким-то образом служить. Он будет нештатным работником, что означало нечто особенное. Его прикрепили к волшебнику и он будет выполнять задания, которые потребует от него временный хозяин.

И не к простому волшебнику, умеющему только разжигать небольшие пожары или создавать иллюзии; такому, кто умел делать любовные зелья или татуировки, которые могли защитить, а могли и не защитить от мелких проклятий. Фульвир был, пожалуй, самым могущественным магом в Королевских землях и почти наверняка самым сильным из тех, кто открыто сражался на нашей стороне в этой войне. Гоблины его знали, боялись и желали ему смерти. Мой младший брат, может, и не был бойцом, но он все равно плыл на войну, и я это ненавидела.

Я присмотрелась к Амиэлю повнимательнее.

Что у него было в волосах?

Белые ленточки в честь дня рождения!

Полагаю, это был четвертый день высокотрава.

— Чертов восемнадцатый день рождения, — сказала я.

— Чей? — спросил капитан. — Ваш?

— Ну, уж точно не ваш, — ответила я ему, и он рассмеялся тем безумным смехом, которым обычно смеются те, кто жует быстролист.

Хотя мне не было восемнадцати.

Мне только что исполнилось двадцать.

Амиэль стоял на носу своего корабля «Леди Рощ» и что-то писал на дощечке для письма, которую изо всех сил старался сохранить сухой от океанских брызг — море все еще было довольно неспокойным. Я видела, как его тошнило в первые дни после отплытия из Испантии, и у меня тоже была морская болезнь, но только в первый день. В таких случаях лучше находиться на верхней палубе. Однако сегодня он, казалось, был в хорошей форме. Я беспокоилась о нем, как я могла не беспокоиться?

Он был моим Чичуном.

Ну, нашим.