Штаб полка и общежития личного состава размещались в двухэтажном здании бывшего санатория с красивым парадным подъездом, к которому подходила асфальтированная дорога, серпантином спускающаяся с пологой горы к центральной приморской дороге, идущей на Сухуми. По этим дорогам лётный и технический состав на бортовых автомашинах каждый день ездил на аэродром на боевые полёты и обратно. Для того чтобы окунуться в прохладные воды Чёрного моря, нужно было только перейти центральную шоссейную и железную дороги, раздеться и зайти в море по мелкой неприятной гальке.
Все внутренние помещения санаторного здания были светлыми, чистыми и не походили на те землянки или дома, в которых мне пришлось ночевать с начала войны. Кроме общежитий с хорошими широкими кроватями и служебных помещений была большая комната, где стояли два бильярдных стола, обтянутые почти новым зелёным сукном.
Эта комната, бильярдные столы, большие, под слоновую кость, шары и увесистые кии меня, как мальчишку, привлекали по-особому, потому что я умел забивать шары в лузы и любил эту игру. Впервые я взял настоящий кий в руки в 15 лет, когда мамина сестра – тётя Шура в тёплое летнее время работала главным врачом в Крыму в санаториях Министерства обороны. Завидную практику игры я получил в Алуште, играя с двоюродным братом Лёвой на солидных бильярдах в часы сна отдыхающих. Мне также запомнилась игра в томском ресторане на ящик пива, где я смог удачно проявить свои способности – забивать шары в лузы и выиграть три игры у местных игроков, хотя в то время я учился только в девятом классе.
Бильярдные столы меня настолько удивили и успокоили, что я не очень переживал, что приняли меня в полку более чем холодно и объяснили, что на мою должность есть свои претенденты, по званию более достойные. Мне оставалось ждать решения командования и гонять шары. Однако я посещал стоянки самолётов, проверял работу бортовых радиостанций, готовил их к вылетам и восхищался результатами боевой работы лётчиков, с некоторыми из которых познакомился за бильярдным столом.
Лётчики полка образцово выполняли боевые задания, участвовали в боях на Кубани, на перевалах и дорогах Кавказа, а также в боях за Белореченскую, Майкоп, Туапсе, Новороссийск. Им приходилось выполнять боевые задания при сильном противодействии истребителей и зенитной артиллерии противника, в горной местности и в сложных метеоусловиях. После возвращения самолётов на стоянки я наблюдал на некоторых самолётах вмятины и повреждения передней кромки плоскостей, кровь, мясо и волосы на шасси и в масляном радиаторе. Это происходило из-за того, что лётчики, обнаружив на горных дорогах войска противника и уже перед этим израсходовав весь боекомплект, выпускали шасси и таранили всё живое, что двигалось по горным дорогам и тропам. Противник не выдерживал таких атак, а люди, лошади и ишаки гибли в ущельях и на крутых откосах Кавказских гор. Такие атаки были очень эффективными, так как оказывали сильное моральное воздействие на людей и успешно уничтожали лошадей и ишаков вместе с поклажей, необходимой для боевых действий противника в горах, на перевалах.
За успешные боевые вылеты, мужество и личную отвагу лётчики награждались боевыми орденами, а некоторые получили звание Героя Советского Союза. Всего за время войны, как я знаю, Героями стали лётчики полка: командир звена С.Л. Краснопёров, зам. командира эскадрильи Д.И. Луговой, старший лётчик В.П. Комендант, командир звена В.М. Кирсанов, командир эскадрильи М.Д. Корнилов. Характерно, что все эти лётчики совершили большое количество боевых вылетов за сравнительно малый отрезок времени, вылетая на задание до восьми раз в световой день и каждый раз делая три-четыре захода на цель. Ко времени моего появления в полку лётчики совершили 377 успешных боевых вылетов, уничтожили большое количество живой силы, военных грузов и боевой техники. Были и потери. За два дня до моего прибытия в полку погиб экипаж самолёта, который по неизвестным причинам упал в море на взлёте. (Кажется, взлёт самолётов на этом аэродроме был только в сторону моря.) Были потери от истребителей противника и столкновения с горами в тумане.
За время службы в полку без определённой должности я обменял английские ботинки и обмотки на кирзовые сапоги, обустроился в общежитии механиков, в котором на стенах живописно висели наволочки от подушек, наполненные знаменитыми абхазскими мандаринами, а на кроватях лежали мягкие большие матрасы. Близких приятелей в этом полку у меня не оказалось, хотя после войны в Ленинградской академии на радиофакультете я учился с двумя однополчанами. Один из них в полку был сержантом по прозвищу Трипка, другой – воентехник 2-го ранга – отзывался на имя Ваня.
После окончания академии выяснилось, что Иванов Иван Тихонович – Трипка оказался евреем и поэтому направлен обслуживать радиолокатор в далёкий город Кушка, про который говорили: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». На встрече выпускников академии в 1982 году он доложил, что работает военруком в кулинарном техникуме.