Война и язык

Не искажая произведения художника, не изменяя его личного отношения к слову, кинематограф, выявив в новых формах, осветив новые, никому не известные грани, имеет право пользоваться всеми шедеврами русской литературы, раздвигая рамки ея понимания на блещущем экране.

А. Влодимiров

[1913]

Кому нужен кинематограф?

Учащиеся вынесли

Макса Линдера на руках.

Театр «Зон» переполнен.

Из газет

Макс Линдер, Макс Линдер приехал!

И в то время как «Беглая» бежала с репертуара, концерты Скрябина проходят при «далеко не переполненном зале», публика из плюша больших театров сыпется, как семена из сухой сосновой шишки, – обширные залы кинематографов кишат людьми, как гудящие пчелами соты.

Старушки от критики закрывают головы руками при виде такого, по их мнению, «варварского нашествия» и голосят, как испуганные из «Голода» Леонида Андреева: «Горит Веласкес, горит Мурильо, горит Джорджоне».

«Гибнет настоящее, красивое, старое искусство». Да, гибнет…

Раньше искусство покоилось в мягких, изящных креслах одиноких особняков, и ни одна песня, ни один созданный поэтом сонет не выходили за ограду, за вычурную решетку сада.

И в то самое время, когда дирижер дрожащими от волнения руками клал свой жезл и затихали последние мощные веления Бетховена, или изливалась плачущая душа Чайковского, или спускался занавес за уходящим Брандом, – на улице шарманка выхрипывала: «Любила меня мать, уважала» – и гнусила старая, вылинявшая, охрипшая «петрушка». А между тем все росла потребность широких слоев общества в истинном искусстве.

Ведь театр, «Художественный», например, до сих пор считается «местом десяти тысяч», и до сих пор ночуют замерзшие толпы перед каждой гастролью Шаляпина.

Но особняки росли, красиво переливались, как мыльные пузыри, всеми цветами радуги и… как они быстро и красиво гибли!

А улица уже наполнялась миллиардами людей, и не видно было неба за далекими крышами многоэтажных небоскребов, и не видно было «мягких лун» за электрическими солнцами фонарей.

И если нет уже старых лощеных слушателей, если владельцы замков уже переродились в коммивояжеров компании Зингер, то и старое искусство должно или умереть, или стать народным.

Но улице не нужны, чужды маркизы и пастушки восемнадцатого века или копии Рима или Греции, – ей нужен сегодняшний, городской, пыльный день. Она не хочет смотреть на любовные интриги чуждых ей людей, она хочет играть сама, ей нужно найти яркость в своей повседневной жизни.

Вот почему кинематограф со своей шумной мелькающей жизнью, с пестрыми лохмотьями апашей, с простой, незатейливой карикатурой начинает постепенно брать в свои руки театральную жизнь и, может быть, в будущем явится единственным дирижером сцены.

Вот почему хочется крикнуть:

«Привет Линдеру, привет кинематографу, сделавшему искусство народным».

В. Тарасов

[1914]

Кинематограф как предвозвестник мировых идей

Искусство наших дней только тогда имеет право на существование, если станет нервом всех людей.

Зомбарт

Не подмечена еще одна громадная стихийная роль кинематографа. XX век – век интернационализма.

Толпы людей, не связанных цепями определенного места, перекидываются не только из города в город, но и из материка на материк.

В жизни тела всеми подмечена важность экспрессов, почт, телеграфов.

В жизни духа мы должны подметить стремление искусства к общечеловечности.

До сих пор проводником идей была книга. Но книга всегда связана с нацией, с языком.

Попытки же создать международный язык, вроде «волапюка» или эсперанто, не привели ни к какому результату.

Шлифовка языка должна произойти естественно. Вот почему книга другого народа для нас не интереснее, чем музейная редкость.

Теперь нам нужно искусство, рожденное самой жизнью для единения всех народов…

Это нужно, во-первых, потому, что жизнь давно стерла узкие рамки замкнутых народов, и теперь за сердцами столиц одинаково и сильно бьются пульсы всех городов.

Затем колоссально развитый капиталистический строй современной жизни создает многочисленный тип нового представителя «третьего сословия», это – тип тех людей, которые, заснувши в Туле, просыпаются в Канаде… с вечными криками о хлебе. Для этого мелкого, но самого многочисленного «потребителя искусства» нет слова: «родное».

Таким единственным объединяющим искусством может быть только кинематограф.

Кинематограф изображает жизнь ту, в которой он сам родился, а ведь серое каменное лицо города похоже у всех народов.

Линдер (беру его как символ) одинаково свой и для жизнерадостного француза, и для заплывшего немца, и для нас…

А вот эта-то общечеловечность кинематографа и делает его, во-первых, незаменимым для мирового искусства и, во-вторых, лучшим проводником вековечных идей в какой-нибудь стране.