Война и мир. Balkanska verzija.

«А, это? Это осколком, в войну задело. После целый год этим глазом не видел, три операции в Белграде сделали, сейчас вроде восстановилось. Только головные боли мучают, когда сплю мало… А что я могу? – работать надо. По десять-двенадцать часов в день иногда за рулем, жить же надо – сейчас не то, что в старой Югославии…»

кажется, он из тех, кто рассказывает сам…

. .

«А в войну минером я был… Вот сейчас вроде все разминируют… А я то знаю, что разминировать Боснию – это еще сто лет надо. Карты минных полей же не делали, все по-быстрому – я знаю, где мы ставили, хорваты свои знают, мусульмане свои – это разве только если всех минеров собрать, чтоб показали, да где их соберешь сейчас…

Вот чего я тебя спросить хочу – почему во всем только нас обвиняют? Ведь как было: когда все началось – за хорватов сразу немцы вступились, да весь мир считай; за мусульман – арабы; а за нас – никого, надеялись на Россию, да России было не до нас. Теперь говорят - пришли сербы, начали в Боснии войну – а откуда пришли-то? Ведь мы тут всегда жили! Уж по любому дольше чем мусульмане, которые и есть сербы, предавшие свою веру… А мы что можем? Мы – маленький народ, понимаешь? Как нам против всего мира…»

грузовик ползет медленно, по горным дорогам… Я пытаюсь вглядываться в окно – но в темноте ничего не видно, ни огонька, ни деревушки – иногда какие-то смутные развалины – или показалось? Похоже, эти горы пусты … Или очищены от населявших их людей.

мы едем уже долго. По карте, расстеленной у меня на коленях, следует, что скоро мы въедем в республику Сербскую, и я всматриваюсь, пытаясь не пропустить таблички, заметить перемену – но горы темны и одинаковы – только иногда мелькает выхваченный фарами каменный бок скалы…

Драго курит сигарету за сигаретой, всякий раз протягивая пачку и мне. Лицо его еле заметно подергивается. Я пытаюсь расспрашивать о безобидном, но он снова возвращается к войне, и я думаю, ладно, о войне, так о войне.

«У нас знаешь – ведь эта война не сейчас началась. При турках друг друга резали, во Вторую Мировую усташи нас убивали – такую тьму народа перебили, ох – теперь эта война… И вот сейчас, наконец, есть у нас Республика Сербская, и ее отнять хотят. Ведь понятно же – за сто, двести лет – ну не могут три наших народа жить вместе, ничего хорошего не получается, все время одно и то же – так нет, американцы хотят опять Боснию вместе собрать. Оставили бы нас в покое – ведь, все, уже разделились! Этнически все расчищено - мы – тут, хорваты – там, мусульмане – с той стороны, теперь бы уже пожить спокойно – да не дают! Хотят нашу, сербскую полицию отобрать – а если опять начнется, кто нас защищать станет – эта, мусульманская  полиция, что ли?»

и все-таки я пропустил границу – через несколько часов езды по безлюдным темным горам появляется табличка уже по-сербски, кириллицей – потом тусклые огни, едва освещающие  темные силуэты домов – и даже что-то вроде неоновой вывески. Драго все рассказывает про войну – про убийства – про последнее хорватское наступление – потом про Косово – я от усталости и монотонности его голоса начинаю засыпать – и, честно говоря, сколько я уже слышал таких историй, отличающихся только слагаемыми, плюс на минус, минус на плюс – с одним содержанием – и в конце концов меня начинает физически мутить, то ли от количества выкуренных сигарет, то ли от того, что войны становится слишком много – особенно после рассказа о Сребренице, где

«… мусульмане вырезали девять тысяч наших, целиком сербские деревни, вместе с женщинами и детьми, а наши, когда взяли Серебреницу – сначала женщин, детей, стариков отпустили сквозь гуманитарный коридор, а потом только расстреляли мужчин, и всего шесть тысяч… »

«Знаешь, давай о другом. Расскажи о себе – семья у тебя есть?»

«Нет семьи, один я… До войны была подруга, мы уже жениться собрались… Но – мусульманка. Как все началось, ушла со своими… Потом, когда стихло, она ко мне приехала, попробовали мы вместе пожить – но не получилось. Знаешь, я после войны этой, после ранения, нервный очень стал… Тяжело со мной. Не смогли…»

«И что – так ты ее больше не видишь?»

«Видеть не вижу, а – все про нее знаю. Их деревня в двадцати километрах от нашего Мрконич-града. И знаешь – вроде бы и не ходим друг к другу – а все равно все про всех знают. То один, то другой заходит, говорит – а твоя там то-то и то-то…»

«Ну, может, время пройдет – наладится», неубедительно говорю я.

«Нет уже, думаю… Совсем я какой-то… ненормальный из-за этой войны стал…»

дорога выворачивает на широкое шоссе – вспыхивает электрическим светом заправка  Jугопетрол – облицованные белым пластиком стены завода – дома – выложенный на горном склоне свети Сава[22] , с обрамленным электрическими лампочками крестом в руках …

* * *

Мркоњич-град.