Война и потусторонний мир

«Помнишь, Петро, ты рассказывал, что дядька Терентий Палыч, когда приезжал, приказывал так люто топить баню, что у тебя глаза ссыхались? Так вот, знаешь ли, та баня – ничто по сравнению с жаром в этой речке. Я теперь знаю, каково урюку, съеживающемуся на солнце. Я окончательно скукожилась и вот-вот плюхнусь в кастрюлю кипящего компота, и впечатление, я тебе скажу, не из лучших…»

Известняк под сапогом посыпался, Александра переступила выше. Берег был отвесный и плотный, и долго так не выстоишь. Она все высматривала, нет ли новых уступов, как вдруг в одной из норок услышала писк. Да, услышала, правда, пока только правым ухом, но даже это оказалось радостью. Недолгой. За писком последовало копошение, а там – острая боль. Александра отдернула руку, отряхивая окровавленные пальцы. Что за новая напасть? Из норки, шипя, показалась змейка – не простая, а трехглавая.

– Что я, мешаю тебе? – разозлилась Александра и хотела оттолкнуть мелкую пакость, как из других норок раздалось похожее шипение. А снизу, из пенной пучины, послышался низкий гортанный рев. То, что бурлило там, под волнами, теперь поднималось на поверхность, разбуженное писком мелкой твари, и, судя по проворачивавшимся там чешуйчатым кольцам, было ей родственником и, вполне возможно, разъяренным.

Сдирая кожу с пальцев, Александра полезла вверх. Сорвалась, едва успела ухватиться и замерла, сотрясаясь дыханием, прислушиваясь, как внизу то, огромное, шипит и воет. Чувствуя, как сапоги плавятся от усилившегося жара, она уже решила снова рвануться выше, а там будь что будет, как вдруг у самого ее лица что-то мелькнуло. Она не сразу узнала, сначала подумала на птицу или ветку, но это была толстая кожаная лента. Вожжи.

Значит, там кто-то наверху, Ягина или Константин! Значит, с ними все хорошо, и они пришли ей на помощь! Это осознание даже больше самих вожжей придало силы. Александра ухватилась обеими руками, уперлась в известняк сапогами и полезла. Сверху помогали, тянули, и получилось подтянуться, шаг за шагом. Взобравшись, Александра вскарабкалась на колени и принялась выискивать своих спасателей, но никого не увидела – ни Ягины, ни Константина, ни соловьев, ни скелетов. Только на пустом выжженном берегу лежала разграбленная царская карета, рядом валялась распотрошенная голубая папка да стоял, ударяя о землю копытом, вырвавшийся из упряжки черный конь.

Александра оторопела: тогда кто же…

И тут она наконец пригляделась к коню. Что-то в нем было… Она поднялась, подошла вплотную – он позволил. Ждал, пока она провела ладонью вдоль иссиня-черной холки, пропустила сквозь пальцы густую шелковую гриву, заглянула в горящие глаза…

– Делир! – вскрикнула Александра, чувствуя, как брызжут слезы, и прижалась к обжигающей шее. – Делир, родной мой, – твердила она, целуя глянцевую шкуру. – Ты прости, прости, что сразу не узнала…

Верный друг фыркнул, дернул ушами, мягко боднул в плечо.

Александра коснулась морды и отдернула руку от обжегшего дыма из ноздрей. «Что же они, поганцы, сделали с тобой!» – хотелось ей закричать. Она гладила снова и снова, мечтала вечность стоять так, прижавшись к родной шелковой гриве, но в этот момент сзади зарычало и забурлило, а из воды поднялась огромная черная туша. Многоголовая. Со страху показалось, морд там не меньше сотни.

Делир заржал и попятился.

– Ты прав, дружище, нечего здесь засиживаться. – Александра подхватила голубую папку и сунула за пазуху. Ухватившись за подпругу, раз уж ни седла, ни стремян не имелось, она взобралась Делиру на спину, вцепилась в вожжи и легла на шею. – Давай, миленький, увози нас от этого чудища поскорее!

Больше ничего не потребовалось – горизонт позади них взорвался алым, словно от разрыва гигантской гранаты. Чувствуя жар и сотрясение воздуха, Делир сорвался в галоп. Летел он по-птичьи, едва касаясь копытами земли, обгоняя пламя, что извергнулось следом. Языки огня лизнули, подпалили пятки, обдали запахом паленых волос, но не превратили в пепел. Александра знала – никакая погоня ей более не страшна: теперь, с верным другом и отцовской саблей, она непобедима. Делир помчался еще быстрее.

Сколько они неслись, было неясно, но дышать скоро стало легче. Стоило проехать еще немного, и ветер стал не нагревать, а охлаждать щеки, сухая корка земли сменилась тяжелой серой пылью, небо потемнело, из багрянца стало свинцово-черным, кое-где в прорывах туч заблестели звезды.