Война Катрин

Он смотрит на меня молча и ждет, что я ему скажу. А я только сейчас заметила его пустую штанину. У него нет ноги. Он видит, куда я смотрю, а я вижу, что он смотрит, куда я смотрю. Неловкость и смущение растут с каждой минутой. Какая же я балда! И я, уже понимая, что все для меня потеряно, что пленку мне все-таки придется оставить и Люка заберет ее в будущий понедельник, уже ни о чем не думая, просто заговорила. Чтобы хоть как-то оправдаться, сгладить жуткую неловкость, из-за которой я стала мокрая, как мышь.

– Я очень… да, я вам сочувствую… из-за ноги и… вообще. Нет, я совсем не то хотела сказать. Мне очень неудобно, что я вас беспокою… Неловко, что я… Вообще-то я тоже фотограф, потому и хотела рассмотреть вашу камеру и пластинки… Так что вы понимаете… Вот… Я сама снимаю «роллейфлексом». Можете взять посмотреть как следует. Вчера у меня было первое причастие в монастыре Святого Евстафия, вы знаете, там пансион для девочек, хотя сама я из Парижа, и вчера было столько волнений, что я…

Молодой человек вдруг начал смеяться, прервав своим смехом мои безнадежно путаные объяснения. И я на него сразу разозлилась.

– Издеваетесь, да? Надо мной издеваетесь? Я тут извиняюсь, а вы надо мной смеетесь? Вам весело оттого, что мне стыдно и неловко?

Он еле выговорил сквозь смех:

– Что вы, что вы! Мне очень жаль… И мне тоже очень неловко. Но я ничего не понял из ваших извинений… Сам запутался… Прошу вас, скажите, что же вам все-таки…

Говорит, а сам никак не может остановиться и трясется от смеха. А мне совершенно непонятно, что тут смешного, если я от волнения и неловкости немного заговариваюсь. Мне стало совсем плохо, я зашла за стойку, рухнула на стул, закрыла лицо руками и… И тут меня тоже разобрало, и я засмеялась, хохотала и тоже никак не могла прекратить. Когда мы наконец успокоились, я представилась по-человечески:

– Катрин Колен, фотограф-любитель, новая пансионерка монастыря Святого Евстафия, рада с вами познакомиться, и простите за нелепое вторжение.

– Этьен Ломбар, фотограф поневоле, комиссован из-за потери ноги, к вашим услугам, мадемуазель Катрин. Что вам предложить – кофе или какао?

За кофе, который мы пили в студии, где Этьен фотографировал своих клиентов, мы познакомились как следует. Его заинтересовал мой «роллей». Такого фотоаппарата он не только никогда не держал в руках, но даже и не видел. Сам он снимал очень старой камерой, и только несколько раз ему выпадал случай поснимать зеркальным аппаратом с пленкой 6х6. Я быстренько ему объяснила, с какой целью приехала и чего очень хотела бы: самостоятельно проявить мою пленку и напечатать фотографии. Этьен не согласился на мою просьбу – «мне тоже жить надо!» – зато не возражал, чтобы я поработала в лаборатории вместе с ним. Мы и фотографии вместе напечатаем, если он поймет, что я действительно умею. В награду он попросил меня дать ему на время мой фотоаппарат, чтобы отснять хотя бы одну пленку. А может, я соглашусь попозировать ему в студии? Мое сокровище тогда вернется ко мне быстрее.

Я не привыкла, чтобы меня фотографировали, но идея мне понравилась. Почему бы нет? Но прежде чем заняться фотографией, я предложила ему прогуляться, он покажет мне город, а заодно и поснимает что захочет. Я объяснила, что сижу безотлучно в монастыре с кучей стареньких монашек, похожих на сорок в своих черно-белых одеяниях, так что мне хочется немного пройтись и даже, если получится, посидеть на террасе кафе и выпить стакан лимонада. Этьен улыбнулся и напомнил, что Рьом – небольшой старинный городок и кафе с террасами здесь нет в помине. Но он может предложить маленький симпатичный бар неподалеку от парка.

В одну секунду он написал записку: «Отлучился по важному делу», прихватил две кассеты с пленкой для моего «роллея», чтобы в полной мере насладиться и потренироваться, неожиданно заполучив такую редкую вещь, повесил записку на дверь и запер мастерскую.

Я узнала от Этьена, что Рьом считается очень значительным городом в свободной зоне, чуть ли не столичным[23], и мне стало стыдно за свое невежество. Я-то думала, что попала в захолустный городишко, о котором никто и слыхом не слыхал. Мы поделились друг с другом историями своей любви к фотографии. Для Этьена она началась дома. Ему было лет восемь, когда отец познакомил его с чудесами камеры-обскуры. А потом, насмотревшись работ великих фотографов, он влюбился в само искусство фотографии. Особенно ему пришлись по душе американские мастера и заворожила бесконечно разнообразная природа их огромной страны.