Война Катрин

Воскресенье – тот самый торжественный день. Нас двенадцать девочек, первопричастниц. Все написали для этой церемонии свои обеты. Все, кроме меня. Мне снова пришлось соврать. Сестра Мария позвала меня к себе в келью и дала листок, на котором все написала за меня. И сказала: перепиши и подай как будто от себя. Я прочитала, но уловила только общий смысл, примерно следующий: я обещаю Богу быть верующей католичкой, исполнять его заповеди и законы церкви, быть доброй и милосердной к своим ближним. Сестра Мария отправила меня обратно в дортуар, взяв клятву (а мы-то, боже мой, постоянно слышим от сестер, что в этих стенах не клянутся), что я никому ничего не скажу. Я буду принимать причастие, как все, буду читать обеты, как будто сама их приношу, и молиться со всеми остальными. А потом я тоже съем частичку тела Христова. (Какой кусочек мне достанется?..)

Аньес ждала меня, беспокоилась, с чего вдруг меня вызвали. И мне снова пришлось соврать, я сказала, что сестра Мария попросила сделать ее фотографию.

Сегодня в субботу генеральная репетиция. Завтра все должно идти без сучка без задоринки, значит, накануне нужен прогон. Так сказала нам мать-настоятельница. Понятно, что сказала по-другому, в монастыре «прогон» не говорят, но я играла в Севре в двух пьесах, и каждый раз Синица, наш режиссер-постановщик, устраивала перед премьерой «прогон». Театр… Как же давно это было…

Мы надели альбы, карманов в них нет, «роллей» спрятать некуда, в них вообще ничего не спрячешь. Очень жаль. Я бы сделала несколько интересных снимков: белоснежные одеяния, белоснежные свечи и светящиеся лица девочек, тех, которые искренне веруют. Как только мы выйдем из часовни, непременно сбегаю за фотоаппаратом. Мы вошли в часовню одна за другой и опустили пальцы в кропильницу, огромную раковину, полную святой воды. По случаю праздника старичок Люка чистил ее не один день, ворча себе под нос всякое, и теперь перламутр сияет. Люка вовсе не кюре, как я думала поначалу, он работник при монастыре, мастер на все руки: чинит, копает, снимает с деревьев гнезда шершней, ездит в город за покупками. Послушав, как он ругается в часовне, я подумала, что он все-таки и правда немножечко «безбожник», как называют его сестры, огорчаясь его сквернословием.

После того как мы, будущие причастницы, опустили пальцы в сияющую раковину, мы должны перекреститься, а потом уже двинуться гуськом к алтарю. Я иду примерно в середине цепочки и повторяю все движения идущей впереди меня девочки, подстраиваясь под торжественную мелодию органа, на котором играет сестра Кристина. Впереди меня – Бландина. Я иду за ней следом и все повторяю. Все, что она делает. Крещусь тоже, посмотрев на нее.

Я не увидела руку матери-настоятельницы, я ее почувствовала: ледяная ладонь ударила по моей щеке. Щека загорелась. И еще я услышала звук пощечины. И замерла, потрясенная. Все девочки остановились и повернули ко мне головы. Мать-настоятельница взялась двумя пальцами за мою альбу и вывела меня из ряда изумленных причастниц, которые представить себе не могли, чем я так провинилась. А я потеряла дар речи. Меня пальцем никто никогда не трогал, и я была так поражена, что безмолвно повиновалась настоятельнице. А она тянула меня, толкала, вывела из часовни и потащила дальше. Когда мы оказались во внутреннем дворе одни, вдали от любопытных глаз, она сказала, вперив в меня суровый взгляд:

– Перекрестись ты завтра так же в церкви, дочь моя, не пройдет и часу, как к нам нагрянут немцы. Ты католичка с детства, а любое христианское дитя, даже самое нечестивое, вроде, к слову сказать, юной Аньес, никогда не ошибется, какой рукой и в какую сторону кладут крест. Ты крестилась левой рукой, понимаешь? Завтра часовня будет полна народа. И я знаю из верного источника, что некоторые ревностные прихожане столь же ревностно сотрудничают с немцами. Вечером, когда ляжешь в кровать, приказываю тебе: крестись, пока рука сама не запомнит. Ты не имеешь права завтра ошибиться! Ты хорошо поняла, что я сказала? А теперь возвращайся в часовню и будь внимательна! Встань опять позади Бландины и делай все так, как делает она. Повторяй ее слова, смотри, как она. Постарайся показать свое рвение, и да будет с тобой милость Божия. Завтра мы у всех на виду. Опасаюсь я и нашего кюре. Будь осмотрительна на исповеди, не упоминай о своем прошлом, расскажи о каком-нибудь дурном помысле, вспомни шутку или проказу, уверена, вы с Аньес и шутили, и проказничали, соври, что кому-то соврала, и старайся быть католичкой больше, чем мы все вместе взятые.