Война Катрин

Алиса не завела себе подруг-ровесниц, на переменках она опять сидит одна, пока все остальные играют. И всегда держится поближе ко мне. Я бы сказала, глаз с меня не спускает. И все время пишет письма брату, хотя об их отправке по почте, конечно, не может быть и речи. Рассказывает, что делала днем, что узнала нового, и спрашивает: где он сейчас? Как себя чувствует? Что делает? Он очень далеко? Когда они увидятся? Он ест досыта?

О нашей тощей еде и своих страхах в ледяном замке она ему не пишет. Не пишет и о том, что боится здешних детей и опасается взрослых, которые ее окружают. Зато пишет обо мне, написала, что я «ласковая и сильная» и много делаю для нее и других детей из нашей группы. Закончив писать письмо, она дает мне его прочитать, потом складывает и прячет под матрас.

А я невольно продолжаю задавать себе все тот же вопрос: неужели нас подвели письма, которые я отнесла на почту в Лиможе? От наших фермеров я не получила никаких вестей и боюсь, как бы они не оказались из-за нас в беде… Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, работаю с утра до ночи. И всегда, когда мы идем на прогулку, беру с собой фотоаппарат. Мне очень нравится фотографировать детей: вот они бегают на лужайке, мелькают среди деревьев, вот наблюдают за муравьем, встав на четвереньки.

– Катрин, можно ты прочитаешь мне письмо от брата?

Алиса сегодня особенно грустная, и мне хочется ее подбодрить, так что я сразу беру пачку писем, которые знаю чуть ли не наизусть, и читаю ей. Она теперь может и сама их читать, но ей хочется услышать их моим голосом. Хорошо знакомые, ставшие привычными слова оживают. Мне нравится ее брат, хотя я его никогда не видела. Только ему удается вызвать на лице Алисы улыбку, успокоить ее настолько, что она в конце концов засыпает.

Я тоже тайком у себя в тетради пишу письма Этьену. Алиса спит, и я ухожу из дортуара. Там и ночью нет тишины – дети беспокойно ворочаются. Кто-то легонько похрапывает, видно простудился. Другой сипит как паровоз, он астматик. А этот, что-то бормоча, сбросил с себя одеяло и грубую простыню, скрипит зубами, а потом вскрикнул и заплакал – ему приснилось что-то страшное. Страхи и боль проснулись, когда он заснул. Я пользуюсь временем, когда все спят, и отправляюсь в библиотеку. Устраиваюсь там и пишу дневник, у меня в тетради с каждым днем все меньше белых страничек. Иногда наугад вытаскиваю и листаю какую-нибудь книгу. А иногда перечитываю ту, что меня потрясла.

Сегодня вечером я в третий раз с тех пор, как мы приехали в замок Панж, начала со страстью перечитывать «Красное и черное»: «Городок Верьер, пожалуй, один из самых живописных во Франш-Конте. Белые домики с островерхими крышами красной черепицы раскинулись по склону холма, где купы мощных каштанов поднимаются из каждой лощинки…»[28]

Я открыла для себя Стендаля, Золя, Дафну Дюморье и ее героиню Ребекку. Книги – моя пища. Любовные истории, жизненные перипетии героев и героинь так волнуют меня, что я забываю, до чего мне хочется есть, хотя ужинали мы совсем недавно. Сегодня мне понадобились еще и сказки Перро, хочу выбрать какую-нибудь и прочитать завтра ребятам. «Мальчика-с Пальчик» я отмела сразу, слишком много грустных моментов для сирот, а вот «Кот в сапогах» – совсем другое дело. Кот их, конечно, насмешит. Уж этот хитрец заманит их в сказочную страну, подальше от невеселых мыслей.

Утром я заметила в самой младшей группе трех девочек, которые держатся ото всех в сторонке. Грустные до невозможности. Недавно вместе приехали и не хотят разлучаться и здесь. Я сразу поняла, что они, как и мы с Алисой, еврейки, которым помогают люди из Сопротивления. За обедом я заметила, как они смотрят на кусочек сала у себя в тарелках, – им очень хочется, но они не решаются. Я подошла к ним и шепнула, что и мне не позволено есть свинину, но война и голод снимают запреты. Сказала, что Бог все понимает, он добрый и мудрый. Девочки вмиг расправились с салом, на которое только что косились с опаской.

Завтра предложу другим учительницам собрать всех детей вместе, пусть послушают сказки, которые я буду рассказывать. Не знаю, сколько евреев живет у нас в замке, но уверена, их немало. У себя в группе я заметила мальчика по имени Люко, но он никогда сразу не отзывается на свое имя. Приходится окликать его раза по три, прежде чем он сообразит, что Люко – это он, и наконец отзовется. Я часто его окликаю, хочу, чтобы у него выработался рефлекс и он отзывался сразу, как только услышит имя, которое, как видно, недавно получил. Если уж я его заметила, то взрослым людям, которые нас ищут, обнаружить его будет пара пустяков, так что я очень стараюсь, чтобы он привык к новому имени. И, понятно, ни с кем это не обсуждаю.