Война Катрин

Начальница, разумеется, в курсе, но я не уверена, знают ли остальные взрослые в замке, что среди детей есть евреи, которых прячут под фальшивыми именами. Не знаю, сироты эти три новенькие девочки или, как я, просто не получают известий от родителей. Но я вижу, они напряжены, напуганы и, даже если играют, им совсем не весело, а по ночам я слышу тихий плач в подушку в дортуаре. Но я не допускаю до себя отчаяния, которое ходит за мной по пятам, подстерегает днем и ночью. Я отвечаю за своих ребятишек. Я должна служить им примером бодрости и хорошего настроения.

Прочитав несколько раз подряд «Кота в сапогах», возвращаюсь к Жюльену Сорелю с его страстями и сомнениями. И, только когда свеча сама по себе гаснет, истаяв до последней капли, отправляюсь спать. Тихонько иду по дортуару, укрываю одеялом одного, глажу по голове другого – ему, похоже, снится что-то плохое, шепчу ласковые слова третьему – он спрятал голову под подушку и плачет. И обязательно целую Алису, она и во сне ждет меня и слегка улыбается, когда мои губы касаются ее лба.

Я самая юная учительница и, похоже, раздражаю остальных. Молодостью, а еще больше методами, какими учу детей. Старушки не видели ничего, кроме государственной школы, и действуют по заветам Жюля Ферри[29]. Они не понимают, чего я хочу и что делаю. Я попробовала объяснить, но говорила как будто со стенкой, звук не проходит – замуровано. Я им кажусь легкомысленной девчонкой, которая ничего не смыслит в жизни. Сидите, старые совы, на своей сухой ветке, мне до вас дела нет. Начальница молчит. Судя по всему, она меня понимает и даже одобряет. А я знаю, моим ребятам интересно все: новые слова, названия цветов и научные названия облаков – для меня это главное.

Замок стоит в нескольких километрах от ближайшей деревни, и только повар ходит туда раз в неделю на рынок. Так что я снова взаперти и на этот раз без всякой надежды куда-то поехать и проявить пленки. Правда, иногда я позволяю себе небольшие вылазки, когда кто-то из взрослых присматривает за детьми, а они сидят и делают уроки. Далеко от замка не ухожу, но все-таки отдыхаю немного и знакомлюсь с окрестностями. Я с нежностью вспоминаю жену фотографа, благодаря ее подарку я продолжаю свою историю в картинках. Теперь я перестала снимать тени, они остались в прошлом вместе с фермой, сейчас меня больше занимают лица. Я сделала много фотографий детишек за игрой, но чувствую: пора снимать каждого в отдельности. Глядя в видоискатель, я стараюсь увидеть тени и свет, которые прячутся внутри них.

Я впервые заметила, что «роллей» так устроен, что заставляет меня нагибаться и склонять голову, когда я хочу увидеть то, что мне интересно, то есть он возвращает мне рост ребенка. Я складываюсь пополам, сбрасываю десять лет и вижу все так, словно снова стала маленькой. Когда я заметила эту особенность своего друга-фотика, то словно заново с ним познакомилась, и мы стали охотиться с еще большим азартом. «Роллей» схватывает мир детей в мельчайших деталях, потому что он с ними наравне.

Во время перемен я брожу по аллеям парка и вглядываюсь в лица. Ловлю момент, чтобы все совпало: освещение, ракурс, лепка черт, напряжение чувств.

Я всегда наготове, осторожно поворачиваю левой рукой колесико видоискателя, наводя на резкость, а потом нажимаю на спуск. На несколько секунд замираю в сомнении, а потом перевожу кадр. И «роллей» готов для следующего снимка, готов впустить в себя новую замечательную картинку, которая меня уже ждет.

Впервые в жизни я так целеустремленно занималась именно портретами. Я всегда любила движение и считала, что двигается, конечно же, тело, руки, ноги… Но на самом деле, если приглядеться, в непрестанном, но незаметном простому глазу движении находится именно лицо. Видоискатель дал мне возможность открыть эти едва заметные колебания света и тени.

Я решила сделать портреты всех детей в школе, каждый день выбирала двоих или троих и следила за ними издалека. Сегодня я решила сфотографировать трех наших новеньких, они все еще напуганы и жмутся по углам. Маленькие пичужки, примостившиеся на веточке жизни, они еще не оперились, у них нет крыльев, чтобы летать самостоятельно, поэтому они постоянно чувствуют себя на краю бездны. Я сфотографировала их вместе и хотела потом снять каждую по отдельности. Но не удалось. Две из них словно примагничены друг к другу, они или держатся за руки, или прижимаются плечо к плечу, или соприкасаются носками туфель. Неразлучники, как попугайчики, которые всю жизнь вместе. Я ходила вокруг них, а они на меня поглядывали, вопросительно, но без страха. Они поняли, что я такая же, как они, мы спасаемся, нас спрятали в этом замке. По словам, которые я им прошептала, они разгадали наш общий секрет. Приглядываясь к ним, я им улыбалась, потом сплясала индейский танец, шаг вперед – шаг назад, а потом постаралась подружиться, рассказала, как фотографировала хозяев фермы в их самой нарядной одежде солнечным воскресеньем под огромным дубом, которому не одна сотня лет.