Война Катрин

– Вы сейчас разобьетесь на пары, пусть каждый выберет, с кем хочет быть. Кто-то останется один, потому что вас одиннадцать. И мы спрячем вас в семьях на горных хуторах. У нас здесь не любят немцев, и, если они решили вас сгубить, мы им этого не позволим. Давайте быстренько выбирайте дружков, подружек, а потом в путь.

Все и вправду быстро разбились на пары. Алиса, ни секунды не раздумывая, тут же взяла за руку меня. Ребята сбились в кучку, и я не сразу увидела, что в одиночестве остался Люко. Он тихо сидел у краешка стола. Никто не взял его за руку, а может, и он не успел схватить за руку Алису. Алиса тоже на него посмотрела, а потом подняла глаза на меня. Ее взгляда мне было достаточно, я поняла, что сейчас будет. Я смотрела на Люко, потом на Алису, на Люко, на Алису… Ситуация казалась безвыходной. Вернее, я хотела, чтобы она была безвыходной, но знала: сейчас она разрешится. Алиса выпустила мою руку. Мы так крепко держались с ней за руки, что, расцепившись, пальцы почувствовали легкость и жар. Алиса взяла Люко за руку и проговорила мне куда-то в шею:

– Я нужна ему. Ты справишься, я знаю, а он нет. Прости. Обещай, что мы увидимся. Обещай.

Расстаться с Алисой? Она сейчас уйдет, и я не буду с ней больше говорить, ее слушать, смотреть, как она засыпает? Но разве я не понимаю, что она сейчас чувствует? Она уверена, что сможет защитить этого маленького мальчика, и для нее теперь нет ничего важнее. Она встала на мое место. Она повзрослела. И теперь сама заботится о младшем. Не обо мне же. Как мне этого не понять? Как не гордиться ею? И как пережить еще одну разлуку?

По счастью, нам не дали времени поплакать. К молодой хозяйке подходили неведомо откуда взявшиеся мужчины и женщины, она отдавала им ребятишек, они уводили их с собой.

Я в последний раз наклонилась к Алисе и прошептала, чтобы она запомнила:

– Дом детей в Севре под Парижем. После войны я буду там или тебе скажут, где меня найти. Не забывай, Дом детей в Севре. Ты отважная, ты такая отважная, я горжусь тобой, моя умница. Ты есть у меня на фотографиях, и мы посмотрим их вместе с твоим братом. Вот увидишь, сядем смотреть все втроем. Поцелуй меня, береги Люко, ты ему нужна.

Я смотрела, как они уходят, как уселись в телегу вместе с немолодой крестьянкой. И была уверена, Алиса сейчас напевает на ухо Люко: «Я чудо-мастер, склею все части…»

24

Я смотрю, как уходят парами малыши. Я их всячески ободряла, целовала на прощание, цепляясь за улыбку, как за спасательный круг. В конце концов я осталась одна, все ушли кто куда, а я смотрела им вслед. Молодая женщина сказала, что я останусь жить у нее в доме, буду жить столько, сколько понадобится. Она замужем за командиром партизанского отряда и живет сейчас чаще всего одна. Детей у них пока нет, она ведет хозяйство и вот взяла на себя обязанность кормить бойцов, которых укрывают тени гор.

Ей приходится работать на огороде и хлеба печь не меньше, чем пекут булочники, выращивать кур и кроликов, делать макароны – она итальянка, а у нее на родине макароны все очень любят. А еще она собирает травы, готовит из них лекарственные настойки и продает их в городе, в пятидесяти километрах от хутора. Тут только успевай поворачиваться, то корми мужчин, когда они пришли с задания, то готовь им корзину с едой, когда они уходят.

Молодая женщина обрадовалась помощнице, которая у нее появилась, ей теперь не так одиноко, есть с кем поговорить. Так она мне сказала. Здесь, как и везде, туго с продуктами, брать их неоткуда, так что приходится идти на всякие хитрости. Она хорошо знает растения и вместо сахара добавляет куда надо сахарную свеклу. В общем, находит выход, справляется с житейскими трудностями, старается как может. Чтобы раны заживлять и против бессонницы, готовит для партизан травяные отвары, муку мелет из колосков одного дикого растения и сама их собирает. Все это она мне рассказывала с необыкновенной живостью, слова у нее прямо-таки танцевали, подчиняясь ритму певучего акцента. Вдруг она сообразила, что я так и стою с рюкзаком в руках возле двери, и подтолкнула меня, приглашая войти в дом. И сделала вид, будто не заметила, что я плачу. Я бы просто с ума сошла, если бы она стала меня утешать, и она это почувствовала. Не жалела меня, не смотрела с сочувствием, а вела себя так, будто я вообще не ревела. И я ей за это благодарна.

Она подвела меня к лестнице, ведущей на второй этаж, а наверху открыла дверь в удобную светлую комнату. Большая кровать, на кровати пухлая перина в розовато-оранжевых полевых цветочках, дубовый трехстворчатый шкаф с зеркалом, ночной столик и шторы такие же, как ткань на пуховике.

– Тут я сама все шила. До войны работала швеей. Теперь, понятное дело, времени не хватает. Но когда-нибудь снова буду шить.