Война хаоса

Брэдли недолго молчит. Потом:

– Ангаррад? – спрашивает он. – Ты сможешь довезти Виолу до берега, чтобы спасти Тодда?

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК, говорит Ангаррад (ее Шум набирает силу при звуке этого имени). МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК ДА.

– Мы не можем убить и ее тоже… – стоном вырывается у меня.

Но кобыла уже сует мне нос под мышку и толкает, поднимает с земли.

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК, говорит она. МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК СПАСАТЬ.

– Но Желудь…

– Я позабочусь о нем, – говорит Брэдли. – Просто езжай туда. Езжай туда, и пусть оно того стоит, Виола Ид.

Я поднимаю глаза… я вижу его веру в меня – и в то, что добро все еще возможно.

Я целую Желудя последний раз в неподвижную голову (его шерсть мокра от слез) и встаю, и Ангаррад склоняет передо мной колени, а я тяжело забираюсь ей на спину, видно до сих пор плохо, все кругом расплывается, говорить почти невозможно…

– Брэдли…

– Это можешь быть только ты, – печально улыбается он. – Только ты в силах его спасти.

Я медленно киваю и пытаюсь сосредоточиться на Тодде… на том, что творится с ним прямо сейчас…

Спасти его, спасти нас раз и уже на хрен навсегда…

Сказать Брэдли «пока» у меня нет сил, но думаю, он понимает… Я посылаю Ангаррад в галоп, и мы с ней уносимся последним рывком к океану.

Я иду к тебе, Тодд, думаю я. Я уже иду…

[ТОДД]

Понятия не имею, сколько времени у меня ушло на то, штобы ослабить путы хоть на одном запястье… хотя бы чуть-чуть… Что бы за дрянь там ни была в этом пластыре, он так и сидел у меня на шее и чесался, сволочь, там, где я никак не мог почесать… в общем, этого снадобья оказалось достаточно, чтобы сильно меня затормозить, – и не только тело, но и Шум…

Но я работал над этим… работал… а мэр все это время где-то шлялся, на пляже, видимо, – мне отсюда было видно крошечный клочок покрытого снегом песка через стенной пролом в углу. Волны тоже было немного видно: они бились о берег, шумели – мерный такой звук, постоянный, и за ним еще один – рев, который, надо понимать, издавала река, сумевшая, наконец, вернуться в океан… громкий такой, полноводный… Мэр, скорее всего, прямо вдоль нее и летел, а теперь сел и ждет, чего там дальше будет.

Две армии и последняя война.

И все мы гибнем под цельным миллионом спаклов.

Я снова принялся воевать с путами на правом запястье, чувствуя, што они вроде бы стали немного подаваться.

Интересно, каково это было, жить тут… основать поселение у такой большой-пребольшой воды, ловить рыбу? Виола говорила, что морская рыба на этой планете уж скорее сама съест тебя, чем дастся тебе в пищу, но ведь должны быть какие-то способы тут выжить… мы же вон в долине как-то выжили.

Што за грустная штука такая эти люди. Ничего хорошего сделать не могут, штобы не испортить напрочь… – а все от слабости. Если што-то строят, так сами же обязательно и ломают.

Не спаклы привели нас к такому финалу.

А мы сами.

– Согласен на все сто, – сказал, входя обратно в часовню, мэр.

Лицо у него было какое-то другое… как в воду опущенное. Будто чего-то не так. Чего-то очень большое очень крупно не так.

– События вышли из-под контроля, Тодд. – Он глядел в пустоту перед собой пустым взглядом, будто прислушивался к чему-то… и это што-то разочаровало его просто до глубины души. – Речь о событиях на холме…

– На каком холме? – всполошился я. – Што с Виолой?

Он вздохнул.

– Капитан Тейт меня подвел. И спаклы меня тоже подвели.

– Что? – возмутился я. – Это-то ты откуда знаешь?

– Этот мир, Тодд… этот мир, – мои вопрошания он оставил совершенно без внимания. – Я думал, что могу его контролировать – и я его действительно контролировал, – он так полыхнул на меня взглядом, что я дернулся. – Пока не встретил тебя.

Я молчал.

Лицо у него сейчас было совершенно жуткое.

– Возможно, ты и вправду меня изменил, Тодд, – сказал он. – Но не только ты, нет.

– Отпусти меня и увидишь, как я тебя изменю, – процедил я.

– Ты меня не слушаешь, – с досадой произнес он, и голову мне прострелило такой болью, что я на секунду дара речи лишился. – Ты изменил меня, да, а я, в свою очередь, изменил тебя, и немало, – он прошелся вдоль моего стола. – Но меня изменил еще и сам этот мир.

Я только сейчас заметил, как странно звучит его голос… словно он больше не совсем его, не целиком… гулкий такой, слишком много эха.

– Я увидел этот мир, я его изучал… – продолжал он. – И поэтому он сумел изменить меня, до неузнаваемости, так что я перестал быть тем сильным и гордым человеком, каким явился сюда, – он прекратил ходить и остановился у меня в ногах. – Война превращает мужчин в чудовищ, так ты однажды сказал мне, Тодд. Так вот, слишком большие знания тоже. Я слишком хорошо узнал человека, его слабости, его жалкую алчность, тщеславие – и то, как до смешного просто его контролировать.

Он горько усмехнулся.

– Знаешь, Тодд, только глупцы могут по-настоящему ладить с Шумом. Люди чувствительные, умные, как мы с тобой, – мы от него страдаем. И потому люди вроде нас должны контролировать людей вроде них. Ради их же собственного блага. И нашего.

Он снова уплыл, глядя в пустоту. Я еще подналег на веревки.