Война хаоса

И его снова шатает назад…

Но на сей раз он не падает.

– Потому что я его слышу, Тодд. Я слышу его целиком.

Его глаза вспыхивают, и я замираю.

И он уже у меня в голове, вместе с гулом, который соединяет нас…

– А теперь слышишь? – опять спрашивает он.

И…

И я слышу…

Я действительно слышу его…

Он как рев – далеко, за ревом реки, ревом волн…

Рев всего живого на этой планете…

Единый, невозможно громкий голос…

И на мгновение меня опрокидывает, затопляет этим звуком…

А большего ему и не надо…

Вспышка боли у меня в голове так ярка, что меня выключает…

Я падаю на колени…

Но только на секунду…

Потому что в этом вале голосов…

Хотя это и невозможно…

Потому что у нее нет Шума…

Вот честное слово, я слышу ее…

Слышу, как она приближается…

И даже не открывая глаз…

ВИОЛА!

Я слышу еще один вскрик боли.

И встаю…

[ВИОЛА]

Земля круто уходит вниз, океан теперь видно все время…

– Почти, – выдыхаю я. – Почти приехали.

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК, говорит Ангаррад…

Одним прыжком мы вырываемся из леса на берег. Копыта взметают песок и снег. Кобыла закладывает крутую дугу влево, где виден заброшенный город… и река…

А еще Тодд и мэр.

– Вон они! – кричу я, Ангаррад тоже их видит и кидается к ним…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – кричит она…

– Тодд! – кричу я…

Но о берег колотятся волны, слишком большие и громкие…

И клянусь, я что-то слышу… Со стороны моря идет Шум. В прорехах среди волн я вижу темные тени, движущиеся под…

Но нет, я смотрю вперед, только вперед, и кричу:

– ТОДД! – снова и снова…

Теперь уже видно…

Он дерется с мэром на какой-то засыпанной песком площади перед… да, точно, перед часовней…

У меня в животе все сжимается от невольной мысли: сколько всего с нами плохого уже случилось в церквях…

– ТОДД!!!

И один из них отшатывается назад – наверняка под Шумовым ударом…

А другой отпрыгивает в сторону, но держится за голову…

Но с такого расстояния невозможно разобрать, кто где…

На них обоих эта чертова одинаковая униформа…

Какой же высокий успел вымахать Тодд…

Такой высокий, что их с мэром теперь никак не различить…

Страх еще сильнее стискивает мне сердце…

Ангаррад тоже его чувствует…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – зовет она…

И бросается вперед еще быстрее.

[ТОДД]

Назад! думаю я в него, и он действительно делает шаг назад, но только один, и в меня опять летит вспышка Шума, и я рычу от боли и почти падаю вбок, но тут вижу обломок бетона в песке и хватаю его и разворачиваюсь, штобы с размаху бросить в него…

Урони, гудит он.

И я роняю…

– Нет, Тодд, никакого оружия, – качает головой он. – Я разве вооружен?

Я понимаю, что нет, пистолета у него нету, а корабль слишком далеко, штобы как-то пригодиться… Он хочет, штобы мы дрались только Шумом и больше ничем…

– Вот именно, – кивает он. – И пусть победит сильнейший.

И бьет меня снова…

Я рычу и бью его в ответ ВИОЛОЙ и срываюсь с места, бегу через эту нашу крошечную площадь, поскальзываясь на снегу и пытаясь добраться до одной из деревянных развалюх с краю…

Это вряд ли, гудит мэр…

И мои ноги внезапно перестают бежать…

Но я отрываю от земли одну…

И потом другую…

И уже снова бегу…

Сзади смеется мэр.

– Отлично проделано, Тодд.

Я прячусь за кучей каких-то старых досок, прижимаюсь к земле, чтобы он меня не видел, хоть и знаю, что это совершенно бесполезно, но мне нужно хотя бы секунду на подумать…

– А мы друг друга стоим, – говорит мэр.

Я слышу его отчетливо, несмотря на прибой, на реку, на все, что должно по идее его глушить.

Потому что он говорит у меня в голове.

– Ты всегда был самым лучшим моим учеником, Тодд.

– ЗАТКНИСЬ, – ору я в ответ, выглядывая из-за досок, выискивая што-нибудь… хоть што-нибудь, способное пригодиться, помочь…

– Ты контролируешь свой Шум лучше всех в этом мире, – говорит он, приближаясь. – Кроме меня. Ты можешь контролировать других. Ты пользуешься им как оружием. А я ведь с самого начала говорил, что ты еще меня превзойдешь.

И он снова меня бьет крепче прежнего, крепче, чем когда-либо, так что мир становится белым, но у себя в голове я продолжаю думать Виола и хватаю доску, и заставляю себя подняться, и думаю с самым тяжелым гулом, на какой только способен НАЗАД!

И он отступает.

– Ух ты, Тодд! – говорит он, все еще делая вид, што впечатлен.

– Я не буду таким, как ты, – я выхожу из укрытия. – Ни за што.

А он делает еще шаг назад, хотя я ему не приказывал.

– Кому-то же придется, – говорит он. – Кто-то должен контролировать Шум, говорить людям, как им пользоваться. Говорить им, что делать.

– Никто не должен никому ничего говорить, – я делаю еще шаг вперед.

– А ты никогда не был поэтом, правда, Тодд? – мэр снова отступает.

Он уже на самом краю песчаной площади. Держит сломанную руку в сторону, окровавленная кость торчит через кожу наружу… но никакой боли он, кажется, не чувствует.

Позади него только длинный пологий склон, который спускается к волнам… и тем темным штукам, што ходят под ними…

Какие черные у него глаза…

Какой гулкий, полный эха голос…

– Этот мир пожирает меня заживо, Тодд. Этот мир со всей его информацией. Их слишком много. Это невозможно контролировать.

– Тогда прекращай, – говорю я и бью его ВИОЛОЙ.

Он шатается, но не падает.