Я сверлю его взглядом, в груди тоже начинает подниматься гнев. Но я показываю:
Проводники тотчас начинают передавать приказ Неба дальше, замершей в ожидании Земле.
Приказы, отданные на языке Бремени, то есть вполне мне понятные.
Это приказы к отступлению.
Не к атаке.
Небо на меня не смотрит, стоит ко мне спиной, но я, как всегда, гораздо лучше читаю его тайные мысли, чем остальная Земля, лучше, чем Земле вообще полагается читать Небо.
Я все еще не вижу глаз Неба, но перемена в его голосе подсказывает мне, что я прав.
Мой голос все еще звенит болью от пощечины.
И в его извиняющемся голосе на мгновение вспыхивает свет, который ни с чем не перепутаешь, будто солнце выходит из-за туч.
В глубине души он хочет мира.
Его голос твердеет.
Я удивленно моргаю:
Небо молча смотрит в долину и на дальний холм, над которым до сих пор кружит воздушное судно.
Союз
Диалог с врагом
Пищит мой комм; я знаю, что это Тодд, но ответить не могу: я сижу в палате на корабле-разведчике и держу на коленях голову Ли. Ни о чем другом я думать пока не в состоянии.
– Держи его крепче, Виола, – говорит госпожа Койл, пытаясь устоять на ногах: корабль снова встряхивает.
– Еще один круг – и садимся, – объявляет Симона.
Снизу доносятся глухие взрывы: это разрываются кассетные бомбы – небольшие снаряды, соединенные в кассеты магнитным способом. В полете они распадаются на отдельные бомбы и таким образом накрывают весь лес под кораблем одеялом взрывов и огня.
Мы снова бомбим спэклов.
После того как Ли рассказал нам о готовящейся атаке, я помогла отнести его на корабль, где госпожа Койл и Лоусон сразу принялись обрабатывать его раны. Снаружи доносились крики людей, напуганные и возмущенные. Представляю, как этот кружок наблюдателей, возглавляемый Иваном, взбесился, узнав о прямом нападении врага на лагерь.
– Они же могут напасть ОТКУДА УГОДНО! – слышу я крик Ивана.
Потом госпожа Койл усыпила Ли, а госпожа Лоусон стала промывать его разъеденные кислотой глазницы. Вскоре после этого на борт поднялись Симона и Брэдли, они о чем-то спорили. Симона прошла прямиком в рубку, а Брэдли вошел в палату и объявил:
– Взлетаем.
– У нас тут операция в самом разгаре, – ответила госпожа Койл, не поднимая головы.
Брэдли открыл какой-то ящик и протянул ей маленький предмет:
– Гироскопический скальпель. Не дрогнет в руке, даже если корабль перевернется вверх тормашками.
– Ну надо же! – воскликнула госпожа Лоусон.
– Что там творится? – спросила я.
Брэдли только нахмурился, однако в его Шуме кривились и гримасничали возмущенные лица людей. Кто-то презрительно обзывал его Гуманистом…
А кто-то даже плюнул в него.
– Брэдли…
– Держитесь крепче, – сказал он. И остался с нами, не пожелав помогать Симоне.
Целительницы без передышки работали над ранами Ли. Я и забыла, какое это удивительное зрелище – госпожа Койл за работой. Сосредоточенная и серьезная, она полностью погрузилась в процесс врачевания и словно бы вовсе не замечала, как завелись двигатели, корабль медленно поднялся в воздух и внизу загремели первые взрывы.
Госпожа Койл все работала и работала.
Теперь, когда Симона завершает последний круг над холмом, я чувствую жар в Шуме Брэдли – он с ужасом ждет, что откроется нашим взорам после приземления.
– Все настолько плохо? – спрашивает госпожа Койл, закрепляя последний шов.
– Ваши люди забыли даже о телах погибших, – говорит Брэдли. – Все твердили, что мы должны показать силу, и немедленно.