Война хаоса

Я знаю, что мэр действительно хочет мира, иначе ему не заслужить уважения переселенцев.

Я знаю, что он стал гораздо лучше, после того как я спас ему жизнь.

И еще я знаю, что исправит его только могила.

(да ведь?)

Но он ведет себя так, будто и впрямь хочет исправиться…

– Ты можешь сказать ему все, что сочтешь нужным, – предлагает мэр.

Не сводя с меня глаз, он резко проводит ножом за спиной у спэкла. Тот изумленно дергается вперед: его руки свободны. Он осматривается по сторонам, гадая, что будет дальше, и останавливает взгляд на мне…

В этот миг я пытаюсь придать своему Шуму тяжесть и вес. Это больно, как будто напрягаешь мышцу, которая давным-давно не работала, но я силюсь внушить ему, чего мы хотим на самом деле, – что бы там ни говорил мэр, мы с Виолой хотим мира, мы хотим, чтобы война кончилась…

Спэкл осаживает меня громким шипением.

Я вижу себя в его Шуме…

И слышу…

Он меня узнал?!

Я слышу слова…

Слова на моем языке…

Я слышу…

Нож.

– Нож? – переспрашиваю я.

Но спэкл только шипит и бросается к двери – во весь дух!..

Он бежит прочь, неся своему народу бог знает какое послание.

[Виола]

– Вот наглец, – цедит госпожа Койл сквозь стиснутые зубы. – И солдаты вокруг него вьются, точно собачонки! Прямо как в худшие дни его правления.

– Обидно, что мне так и не дали поговорить со спэклами, – говорит Симона, примчавшаяся в лагерь на телеге вместе с остальными целительницами. – Я бы сказала, объяснила бы им, что не все люди одинаковые.

– Тодд говорит, ему удалось донести до выжившего спэкла, чего мы хотим на самом деле, – задыхаясь от кашля, выдавливаю я. – Будем надеяться, они нас услышат.

– Даже если услышат, все почести потом достанутся Прентиссу, – замечает госпожа Койл.

– Да какая разница, кому достанутся почести? – вопрошает Брэдли.

– Разве никакой? Вы правда хотите, чтобы этому негодяю доверили власть над новым поселением?

– Как будто мы имеем право отстранять кого-либо от командования! Думаете, мы прилетим сюда и просто навяжем людям свою волю?

– А почему нет? – спрашивает Ли. – Он ведь убийца. Он убил мою сестру и мать.

Брэдли хочет ответить, но его опережает Симона:

– Мне кажется, они правы.

Грохочущий Шум Брэдли потрясенно затихает.

– Если его поступки угрожают жизни людей…

– Мы прилетели сюда, – перебивает Симону Брэдли, – чтобы обеспечить необходимые условия для жизни пяти тысяч человек, которые не должны проснуться на войне. Они этого не заслужили!

Госпожа Койл только громко вздыхает, как будто ей это неинтересно.

– Давайте скорее пойдем к людям и объясним, почему нам не удалось поговорить со спэклами. – Она направляется к выходу из палаты. – Пусть этот деревенщина Иван только попробует что-нибудь вякнуть – я влеплю ему пощечину.

Брэдли косится на Симону. В его Шуме сплошные вопросы, возражения и желание объясниться с нею, желание дотронуться…

– Прекрати, пожалуйста, – обрывает его Симона, отводя взгляд.

– Извини. – Брэдли пятится и, ничего больше не говоря, выходит из палаты.

– Симона… – начинаю я.

– Прости, я никак не могу привыкнуть. Я знаю, что должна, что рано или поздно мне придется, но пока…

– Это ведь даже хорошо, – говорю я, вспоминая Тодда. – Такая близость.

(но я больше его не слышу…)

(и никакой близости между нами нет…)

Я снова кашляю, выплевывая из легких мерзкую зеленую слизь.

– У тебя очень усталый вид, Виола, – говорит Симона. – Если хочешь, прими мягкое снотворное.

Я киваю. Симона подходит к шкафчику, достает оттуда небольшую пластинку снотворного и кладет ее мне под язык.

– Дай ему шанс, – говорю я, когда лекарство начинает действовать. – Он хороший человек.

– Знаю, – улыбается Симона.

Мои веки начинают тяжелеть.

– Знаю…

Я ускользаю в темное забытье и долго, очень долго ничего не чувствую, наслаждаясь этой пустотой и чернотой, похожей на ночное небо…

Но потом она заканчивается…

И я начинаю видеть сны…

Сны о Тодде…

Он рядом, но я не его не вижу…

И не слышу…

Я не слышу его Шум…

Не слышу, что он думает…

Он смотрит на меня пустыми глазами…

Точно безжизненная статуя, пустая оболочка…

Как будто он умер…

Как будто… о нет…

Он умер…

Он умер…

– Виола.

Я открываю глаза. Ли тянет ко мне руку, его Шум полон тревоги и чего-то еще…

– Что случилось?

Я обливаюсь потом, простыни и одежда промокли насквозь…

(Тодд ускользает…)

У подножия моей койки стоит Брэдли.

– Она что-то натворила, – говорит он. – Госпожа Койл… она уехала и что-то там натворила.

[Тодд]

Звук едва слышный, я и не должен был его различить, особенно в спящем Шуме целого лагеря.

Но я узнаю его.

Этот вой.

Жеребенок? – с тревогой спрашивает Ангаррад, когда я выхожу из палатки в холодную ночную мглу. На улице с каждым днем все холоднее и холоднее.

– Трассирующая бомба, – говорю я в пустоту, дрожа и озираясь по сторонам.

Я вижу, как солдаты, которые еще не успели уснуть, тоже оглядываются в поисках источника звука. В следующий миг их Шум испуганно вскидывается: они видят, как бомба поднимается в небо со стороны пересохшего русла у подножия водопада. И летит на север, где могут прятаться остатки вражеской армии…

– Что они творят?!