Мэр обращается к зондам, то есть прямо к больным женщинам, которых не смогли вылечить целительницы.
–
– Да он приписал себе все заслуги! – орет госпожа Койл, топая по палате на корабле-разведчике. Мы летим обратно на холм. – Теперь они все запляшут под его дудочку!
– Вы не хотите испытать лекарство? – спрашивает Брэдли.
Госпожа Койл бросает на него такой взгляд, будто ее попросили раздеться.
– Неужели вы думаете, что он его изобрел? Да ничего подобного! Оно было у него с самого начала! Если это вообще лекарство, а не очередная бомба замедленного действия.
– Но зачем ему подкладывать такую бомбу, если можно заручиться любовью и поддержкой всех женщин Нового света? – недоумевает Брэдли.
– Он гений, – кивает госпожа Койл, все еще сходя с ума от злости. – Даже я вынуждена это признать. Кровавый, жестокий, сумасшедший гений.
– Что думаешь, Виола? – спрашивает меня Ли с соседней койки.
Ответить я могу только кашлем. Госпожа Койл загородила меня собой, когда мэр хотел дать мне лекарство, и заявила, что сперва они с целительницами должны тщательно его изучить.
Толпа ее освистала – честное слово, не вру.
Особенно громкий свист поднялся, когда мэр вывел на площадь трех женщин с такими же обручами, как у меня. Они были совершенно здоровы.
– Мы пока не нашли способа безопасно снять ленты, – сказал мэр. – Но первые результаты обнадеживают.
После этого толпа окончательно разбушевалась, и госпоже Койл даже не дали сказать речь – хотя если б и дали, подозреваю, люди бы не позволили ей договорить. Потом мы слезли с телеги, и Тодд признался, что знает о лекарстве не больше нашего.
– Пусть госпожа Койл проведет испытания, а я попробую что-нибудь разузнать, – сказал Тодд.
Но все это время он крепко держался за мои руки – от страха или радости, не знаю.
Потому что я его не слышала.
В конце концов мы вернулись на корабль, и госпожа Лоусон тоже полетела с нами – испытывать лекарство мэра.
– Не знаю, чему верить, – отвечаю я Ли. – Но спасти нас – в его интересах.
– Прикажешь принимать решения исходя из его интересов? – огрызается госпожа Койл. – Отлично, просто великолепно.
– Заходим на посадку, – объявляет Симона по внутренней связи.
– Вот что я вам скажу, – говорит госпожа Койл. – Когда я попаду в совет, его хитростям конец.
Толчок: мы приземляемся.
– Ну, а теперь мне пора произносить свою речь! – с жаром заявляет она.
Не успевает Симона толком выключить двигатели, как госпожа Койл уже выходит на улицу, к толпе, которую я вижу на мониторах.
Навстречу ей несется лишь несколько радостных криков.
Большинство людей молчит.
Ужасно холодный прием – по сравнению с тем, как встретили мэра в городе.
А потом эта толпа – вслед за Иваном и еще несколькими людьми – тоже начинает свистеть.
– Зачем мне причинять вред женщинам? – спрашивает мэр. Мы сидим у костра: день его славы подходит к концу. – Допустим, ты до сих пор веришь, что я хотел их убить, но зачем мне это сейчас, в миг моего величайшего триумфа?
– А что же ты ничего мне не говорил? Про лекарство?
– Не хотел тебя расстраивать. Испытания ведь могли провалиться.
Мэр долго смотрит на меня, пытаясь прочесть мои мысли, но я за последнее время здорово навострился их скрывать. Сдается, даже он их больше не слышит.
– Можно я попробую угадать, о чем ты думаешь? – наконец произносит мэр. – Ты хочешь как можно скорее дать Виоле мое лекарство. Ты боишься, что госпожа Койл протянет время и опоздает.
Я действительно так думаю. Это правда.
Я едва не задыхаюсь от надежды.
Но ведь это же мэр.
Да, его лекарство может спасти Виолу.
Но это
– А еще ты всем сердцем хочешь мне верить, – говорит он. – Что я способен на это – если не ради нее, то ради тебя.
– Ради меня?
– Кажется, я понял, в чем заключается твой особый дар, Тодд Хьюитт. Я мог бы догадаться и раньше – по поведению моего сына.
Внутри у меня все сжимается от гнева и боли, как всегда при упоминании Дейви.
– Ты сделал его лучше, – мягко продолжает мэр. – Он подобрел и поумнел, стал понимать мир и свое место в нем. Нравится мне это или нет, то же самое ты сделал со мной.
Я опять слышу этот тихий
Соединяющий нас…
(но раз я знаю о нем, он на меня не действует…)
(не действует)
– Я искренне сожалею о том, что случилось с Дэвидом, – продолжает мэр.
– Ничего с ним не случилось, ты сам его застрелил.
Мэр кивает.