Пока с севера приходили такие известия, невозможно было заставить короля признать жестокую правду о ситуации в самой Англии: вся его валлийская пехота исчезла, а вместе с ней пушки, повозки, запасы пороха, тягловые лошади и вся его секретная корреспонденция. Он не желал понимать значения этой катастрофы и, похоже, не сознавал, что в это время Ферфакс и Кромвель беспрепятственно шли на запад с максимальной скоростью, на которую способны. Однако Карл не был абсолютно слеп в отношении опасности, угрожавшей ему лично. Сохраняя спокойствие и достоинство, он написал принцу Уэльскому, предупреждая, что, если его отец попадет в плен, он ни в коем случае не должен соглашаться на бесчестные условия мятежников, даже если они будут угрожать лишить короля жизни. Но, переходя от таких крайних обстоятельств к рассмотрению ближайших планов, Карл предпочитал останавливаться на хороших новостях из Шотландии или уверенно и с удовольствием подсчитывать численность своей воображаемой армии из Ирландии.
Три долгих дня в Херефоде Руперт провел, организуя рекрутов, недавно прибывших из Уэльса, и оценивая силы, которые еще необходимо набрать либо за счет новых рекрутов, либо за счет гарнизонов. После этого он оставил короля и поскакал в Кардифф, откуда на лодке добрался до Барнстейпла, где 26 июня встретился с принцем Уэльским, чтобы согласовать меры для защиты Запада.
Король, избавленный от присутствия своего беспокойного племянника, отправился в Южный Уэльс и 3 июля был тепло принят в замке Реглан верным ему маркизом Вустером, гордым отцом графа Гламоргана, на ирландские войска которого так горячо надеялся Карл. Сопровождали короля его фавориты – деликатный кузен Ричмонд со своим младшим братом лордом Бернардом Стюартом, придворный поэт граф Линдси и веселый говорливый Дигби. В Реглане, где маркиз Вустер вел спокойную церемонную жизнь, король почувствовал себя так, словно восстановилась разорванная ткань его привычного бытия. Все снова пошло по привычному графику: каждый день он играл в боулз, в середине недели со всей свитой ездил в карете на службу в деревенскую церковь, вел занимательные беседы с друзьями, обсуждал вопросы религии и политики со своим добродушным, склонным к нравоучениям хозяином, у которого позаимствовал сочинения старого английского поэта Говера. «Там мы все словно погрузились в сон, – писал сэр Эдвард Уолкер, – будто корона не стояла на кону и не было опасности ее потерять».
У короля имелись причины воображать, будто выглядеть уверенно – это своего рода политика. По крайней мере, так он объяснял это государственному секретарю Николасу, которого оставил в Оксфорде вести гражданские дела. Карл опасался, что его самые рассудительные советники будут огорчены, узнав из его к тому времени обнародованных писем, что ни он, ни королева не нашли лучшего определения для готовых к самопожертвованию лоялистов, которые, участвуя в оксфордском парламенте, рисковали своими поместьями и репутацией, чем слова «парламент дворняг». Николасу было приказано разъяснять эту оскорбительную фразу и воодушевлять их известиями, что новобранцы из Уэльса прекрасно восполняют потери при Нейсби. Все это предназначалось для публики. В своих письмах к Николасу Карл писал, что не потерпит возле себя «меланхоликов» и что валлийские новобранцы, когда войска будут укомплектованы, действительно восполнят недавние потери. Этим надеждам вскоре суждено было обернуться разочарованиями. Парламентская пропаганда в виде издания «Королевский кабинет открыт» быстро достигла валлийского дворянства, которое, прочитав, какие альянсы хотел заключить король с иностранными державами и с Ирландской Конфедерацией, изменило свое отношение на прохладное и недоверчивое.
Тем временем Дигби радужно писал королеве: «У нас много небольших успехов». С самого черного дня при Нейсби он уверял, что войска парламента и шотландцев таят, а король снова набирает силу, сельские жители встают на борьбу с врагом, и «каждый день может нести перемены к лучшему». Его письмо было написано 10 июля 1645 г. из безмятежно спокойного Реглана, в день, который на Западе действительно принес серьезные перемены. Но для короля это были перемены к худшему.
Руперт, прибыв к принцу Уэльскому в Барнстейпл, обнаружил, что состояние королевской армии на Западе хуже, чем когда-либо. Джордж Горинг, утверждавший, что не может присоединиться к войскам короля у Нейсби, поскольку должен разгромить врага на Западе и заново начать осаду Тонтона, позволил обозу с провизией для гарнизона этого города беспрепятственно пройти через его позиции. Временами он завоевывал популярность у местного дворянства, делая убедительные предложения по повышению дисциплины в войсках и требуя, чтобы «во всех церквях отслужили торжественные службы в его честь», чтобы Бог благословил его предприятия. В другие времена он на несколько дней уходил в запой вместе со своим шурином и генерал-лейтенантом Джорджем Портером.