Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Король писал с уверенностью человека, взращенного, чтобы занять причитающийся ему трон, человека, которому с детства прививали религиозную уверенность в его божественном праве на этот трон. Руперт, сын свергнутого короля, вырос в атмосфере претенциозной бедности двора в изгнании и страстно желал уберечь своего дядю от участи, которую слишком хорошо знал. Понимая, что значит потерять все, он думал, что разумнее «сохранить хоть что-то», пусть даже ценой подчинения. Карл, который не обладал ни знанием, ни воображением, чтобы представить себе худший вариант развития событий, считал, что лучше оказаться перед лицом тотальной катастрофы, чем пойти на компромисс. Короля и принца разделяло различие не только темпераментов, но и жизненного опыта.

В одном король был прав: если он намеревался драться до конца, то было бы в высшей степени нежелательно, чтобы Руперт хотел заключения договора. Однако Карл по-прежнему не осознавал, что недостаточно заявить о своей решимости не сдаваться. Он должен был перестать рассчитывать на несбыточное и предпринять практические шаги по сохранению того, что осталось от его армии. Ситуация в Уэльсе была лишь немногим лучше, чем на Западе. На юге валлийцы «становились дерзкими». Генерал Лохарн, снова собиравший свои войска в Пемброкшире, 1 августа разбил роялистов в Колби-Муре, вытеснил их из Хаверфордуэста и двинулся на замок Кэрью. В Северном Уэльсе архиепископ Уильямс из Конвея, как обычно, пребывал в ссоре с сэром Джоном Оуэном и лордом Байроном по вопросу о размере взноса с региона и о содержании гарнизона. Попытки короля примирить их ни к чему не привели. Тем временем Карл и его лейб-гвардия осторожно продвигались на север в сторону валлийской границы, начав тем самым запланированный поход в Шотландию.

Королю нравилась пасторальная простота их передвижения с едой на свежем воздухе под теплыми лучами летнего солнца или под крышей скромного фермерского дома. Все это напоминало горячо любимую им охоту, и временами он приносил ей в жертву свою обычную официальность. В Радноре в самом лучшем доме, который удалось отыскать, король поел в гостиной сыр и курицу, в то время как его голодные сопровождающие сидели перед кухонным очагом в ожидании, пока добрая хозяйка, не знакомая с протоколом, не высунула голову в гостиную с вполне резонным вопросом, «не закончил ли король с сыром, потому что джентльмены очень хотят его получить».

Из Брикона король написал принцу Уэльскому, что если он почувствует опасность попасть в руки мятежников, то ему следует отплыть во Францию и там слушаться свою мать во всем, кроме религии. Он снова послал письмо Ормонду в Ирландию с просьбой приехать лично со всеми, кого может собрать. Дигби, которому было велено написать правдивый доклад об их нынешнем отчаянном положении, добросовестно перечислил все катастрофы последнего времени, но не смог сдержать свой оптимизм, добавив в конце, что у Хоптона в Корнуолле 6000 человек и скоро он сбросит Ферфакса в море, как годом раньше это сделали с Эссексом.

Граф Ормонд уже весной трезво оценивал потребность короля в помощи. После Нейсби он понял, что помощь нужна отчаянно. Но что бы он ни делал сам или через своего агента католика-лоялиста Кланрикарда, достичь договоренности с Ирландской Конфедерацией не удавалось. Почти пять месяцев подписание договора натыкалось на одно и то же препятствие: Карл дал Ормонду разрешение предложить ирландцам терпимое отношение к римско-католической вере, но ирландские конфедераты под влиянием папского агента Скарампи и всеобщей Ассамблеи своего духовенства, собравшейся летом, требовали права открыто исповедовать свою веру и оставить им кафедральные соборы и церкви, которые они захватили в ходе войны. Тем временем граф Антрим, вопреки интересам короля и стараниям Ормонда, предложил несколько тысяч воинов из своего клана королю Испании для участия в войне, которую тот вел в Нидерландах.