Когда 2 января 1646 г. новый французский посол Монтрей приехал в Оксфорд, чтобы убедить короля, отказавшись от всех остальных планов, сблизиться с ковенантерами, то обнаружил, что Карл непреклонен. Что он ни при каких обстоятельствах не признает пресвитерианство в Англии и скорее готов пожертвовать короной, чем своей душой. Относительно того, чтобы отказаться от Монтроза, что Монтрей считал необходимостью, то об этом не могло быть и речи. С невероятной нежностью к своему защитнику король заявил, что относится к Монтрозу как к одному из своих сыновей и не подпишет ни одного соглашения с ковенантерами, если в нем не будет участвовать Монтроз. Все, чего после долгих уговоров смог добиться от него Монтрей, – это чтобы он рассмотрел вопрос о терпимом отношении к пресвитерианцам в Англии и о возможном договоре с ковенантерами, если они пообещают Монтрозу безопасность и сохранение всех его титулов и привилегий. Монтрей вернулся в Лондон, где обнаружил шотландских уполномоченных в сильном беспокойстве. Слухи, что король тайно пытается войти с ними в контакт, распространились так широко, что парламент усилил свои войска, находившиеся между Оксфордом и Ньюарком, на случай, если король попытается присоединиться к шотландской армии, осаждавшей этот город. Лидеры индепендентов узнали о сношениях Карла с ковенантерами от некоего лица, посвященного во все, что происходило при дворе королевы во Франции. Впрочем, два главных советчика Монтрея в Лондоне – лорд Холланд и леди Карлайл – никогда не могли похвастаться сдержанностью. Да и его собственный коллега, французский посланник Сабран, возможно, из зависти взял за правило делать своим английским друзьям прозрачные намеки: иногда – что король собирается приехать в Лондон, иногда – что вот-вот присоединится к шотландцам.
Поскольку главным результатом этих намеков и слухов было усиление неприязни между парламентом и шотландцами, они не наносили вреда королю и даже могли помочь ему. Но не успел Монтрей вернуться в Лондон, как нежданный удар обрушился на короля с другой стороны, приведя его дела в полное замешательство и лишив доверия все сделанные им предложения. 16 января 1646 г. проект его секретного договора с ирландскими конфедератами оказался в Вестминстере. Судьба настигла графа Гламоргана.
Проект был найден в бумагах архиепископа Туама, убитого в октябре прошлого года недалеко от Слиго, но прошло какое-то время, прежде чем те, кто его нашел, осознали значение этого документа, и потребовалось еще время, чтобы он дошел до Лондона. Маркизу Ормонду в Дублин сообщили о нем за три недели до этого, в канун Рождества. Возмущенный тем, чем все это время занимался Гламорган от имени короля, он сразу связался с Дигби. Даже Дигби был потрясен этим открытием, хотя ни у него, ни у Ормонда не было никаких иллюзий. Увидев документ, они оба узнали почерк короля. Оставалось только решить, как поступит Карл теперь, когда секрет вышел наружу. Признает ли себя его автором? Они решили, что король этого не сделает, и потому лучшее, что можно предпринять, чтобы спасти его доброе имя, – это немедленно принять меры в отношении Гламоргана.
Граф Гламорган, ничего не знавший об этом открытии, по-прежнему находился в Килкенни, где, следуя благоговейному почтению к нунцию, все глубже втягивался в лабиринт обмана. Под влиянием Ринуччини он сделал секретный договор еще более благоприятным для ирландцев, включив в него пункт, согласно которому будущий лорд-лейтенант непременно должен быть католиком. Теперь план состоял в том, чтобы конфедераты публично заключили договор Ормонда, но в частном порядке дали королю понять, что не пошлют ему никаких войск, пока он не ратифицирует не официальный договор Ормонда, а секретный договор Гламоргана и будет действовать исключительно в соответствии с его условиями. Чтобы этот шантаж сработал, Гламорган должен был сам командовать войсками, предназначенными для отправки в Англию. Весьма довольный своим успехом, он поспешил в Дублин, однако на заседании Совета был уличен, что действовал без соответствующего ордера, и отправлен под арест.