#война#мир#секс

— Да ладно тебе. Всё в порядке: рана неопасная, порез поверхностный. Чуть глубже царапины. Я обработала, заживёт быстро. Никакая скорая не нужна. Твоя Рита молодец, вовремя сориентировалась и выкрутилась. Но козёл явно в бедренную артерию целился.

Во рту у меня всё равно пересохло.

— Точно она в порядке?!

— Точно. Иди, — кивнула Варя. — Я пошла за целыми колготками, где-то у меня были лишние. Мирчик, а ты давай чего-нибудь крепкого девочке принеси. Она замёрзла сильно. Не заболела бы…

— Да, она всю неделю болела, — вставил Ясик. — Гриппом.

— Уже несу! — отозвался Дамир.

Я сглотнул ещё раз и толкнул дверь. К счастью, от цирка меня избавили, никто не полез за мной. Лампа на внушительном, будто украденном у Стивена Кинга, дубовом столе — таком же помпезно величественном в стиле ретро, как и всё прочее в кабинете Дамира, освещала мою девочку. Плащ чёрных волос по плечам, тонкое платье, что-то блестит на груди. Рита спустила босые ноги с дивана и смотрела на меня. Огромными своими синими глазами. Я понял, что она плакала. И вдруг совершенно оробел.

— Привет, — сказал я негромко и остановился, не зная, можно ли подойти.

— Привет, — улыбнулась Рита.

— Ты как?..

— Ничего… — Она встала и прошлёпала ко мне по паркету и ковру. Остановилась совсем близко, осветила сиянием. — Спасибо! Ты меня спас!

И чувствуя большее волнение, чем на сцене, чем в драке, чем вообще когда либо в жизни, я сказал:

— Я тебя люблю!

Глава 64

Отчего-то Ваня задержался в дверях, будто в неуверенности, а я не могла оторвать от него глаз. И было совершенно не важно, что ещё дико саднило в ноге.

Я смотрела на Ваню и понимала, что столько всего надо было сказать! Но слова теряются, когда в один день начинаешь новую жизнь, сталкиваешься с прошлым, плескаешься в мечте, танцуешь под конфетти из сюрпризов, когда к твоим ногам складывают розы и песни, а потом ты оказываешься на сантиметр от смерти — ровно столько не хватило прокола ножом до того, чтобы я уже истекла кровью и не дышала. Но я дышу.

И внезапно понимаю, что дыхание — это дар, который нам просто дан и может быть отобран в любой момент. А жизнь — единственно ценный и непостоянный подарок. На День рождения. Подарок, который мы получаем, каждое утро открывая глаза.

Почему мы понимаем это лишь в особых случаях, почему живём, будто мы вечны? Будто у нас есть гарантия, что мы завтра проснёмся, а потому решаем, что можно отложить лучшее, любимое на потом? Но на самом деле, нам никто не обещал…

Кому-то нужна смертельная болезнь, чтобы понять, что никогда и ничего не делал, чтобы себя порадовать. Кому-то всемирная катастрофа, чтобы ощутить свободу от обид. Кому-то война, чтобы чувствовать себя живым. Кому-то маньяк, чтобы осознать, что в каждом вздохе — целое сокровище!

Сейчас я до холодка по коже чувствовала это. С пониманием этого большинство слов, а вместе с ними мои любимые «справедливость» и «несправедливость», «непримиримость», «самолюбие» растаяли и стекли крупными каплями на пол — туда, куда Варя пролила перекись водорода, обрабатывая мне рану. Я даже не спрошу у Вани, кем для него была та женщина в зале, Белинская. И теперь абсолютно не имеет смысла моя задетая гордость там, в Сочи.

Ваня живой, настоящий, взволнованный, стоял в дверях и отчего-то не приближался ко мне. Я встала.

— Спасибо, что спас меня! — сказала я и подошла сама.

И вдруг в Ванином взгляде появилась решимость гладиатора, готового выйти безоружным на арену со львами, полагающегося только на чудо, как первые христиане. По моим руками пробежали мурашки. Кого он видит во мне? Льва, бессердечного римского кесаря или чудо? Или всё вместе? Да, мы заставили друг друга страдать. Я не знаю точно, как он провёл эту неделю, но я чувствую. Будто он рассказывает мне глазами. Я всё думаю, что сказать, но слова кажутся меньше того, что я вижу в его лице.

Ваня набрал в грудь воздуха и произнёс:

— Рита, я тебя люблю! — словно прыгнул без парашюта и пока летит на одном дыхании в этом состоянии свободного падения, в решении довериться…

У меня перехватило дух. Мне показалось, что я лечу вместе с ним. Парю. И, возможно, разобьюсь, встретившись с землей. Но разве это имеет какое-то значение, если ценность только в моменте? Во вздохе? В том, что сейчас, потому что никто не знает, сколько нам вздохов выделено. А значит, имеет смысл прыгать в любовь. Безоглядно. Без страховки. Доверяясь только сердцу, которое расширяется и точно знает ответ.

Что ж, если прыгать без парашюта, так вместе!

— Я люблю тебя, Ваня! — ответила я, погружаясь в его серые глаза.

И смятенное зимнее море в них озарилось солнцем.