Война миров 2. Гибель человечества

– Иногда я удивляюсь, почему современные немцы, которые построили это, – он указал на завод, – не взбунтуются и не свергнут своего напыщенного князька и его распутного пройдоху сына, которые правят ими, словно вокруг нас до сих пор средневековая Пруссия. Но вот что интересно: считают ли марсиане хоть кого-то из нас цивилизованными? Да, они признают наше мастерство в создании техники, и та представляет для них опасность – даже во время Первой войны они громили пороховые склады и так далее. Но, возможно, наши машины и города кажутся им порождениями слепого инстинкта. Человек ведь может разорить муравейник невзирая на то, насколько сложно он устроен. Не исключено, что они и вовсе не считают эту войну войной. Быть может, само значение этого слова им неизвестно. Наши звездочеты в высокогорных обсерваториях изучили Марс как никогда подробно, хотя работали в условиях строгой секретности. Мы своими глазами увидели планету, где организация пронизывает все, где единая цивилизация с блеском распорядилась скудными ресурсами; все это идеально воплощено в безупречной геометрии каналов. Как замечает Уоллес, недостаток воды обычно не способствует всеобщему единению, а служит причиной для раздора, – он ссылается на опыт британцев в Индии, где контроль над водой оказался в руках элиты, что еще сильнее укрепило социальное расслоение. Быть может, он и прав, но я готов поспорить, что любая подобная война на Марсе, если она и происходила, происходила в далеком прошлом – в геологическом. Я полагаю, что те, кто прилетел с первой волной, в 1907 году, вообще не были солдатами. Это были исследователи, возможно, даже фермеры. Наш мир казался им диким, населенным неразумными животными, и на самом деле у них не было оружия – только обычные фермерские инструменты. Кто-то уже отмечал, что со времен Первой войны марсиане не продвинулись в технологиях, в отличие от нас с нашими аэропланами. Но это совершенно естественно: марсианскому обществу миллионы лет, и устройства вроде тепловых лучей они давно довели до совершенства. Да, они приспособили их к земным условиям, как и летательные машины… Но что действительно эволюционировало, так это их стратегия, – и нам следовало бы это предвидеть. Однако самодовольные павлины, которые нами правят, не смогли этого учесть. Ну что за чушь про девятнадцать часов? Подумать только, скольких жизней стоила эта благоглупость! – он бросил взгляд на ясное небо. – А теперь планеты опять выстраиваются в одну линию. И это дает марсианам новый шанс переплыть тот темный космический океан, что нас разделяет.

– Угу, – сказала я. – Так в чем же состоит твой гениальный план, Уолтер? Зачем мне ехать в Англию?

– Все просто. Чтобы поговорить с марсианами. Нам надо вступить в переговоры. Это наша единственная надежда.

Я была ошарашена.

– Как? И с чего марсианам к нам прислушиваться?

– Как? С помощью символов, конечно.

Прежде чем я успела расспросить его подробнее, он понесся дальше:

– Что до второго вопроса – что ж, есть, по крайней мере, надежда на то, что они расположены к диалогу. Почему марсиане вообще находятся на Земле? Тот разгром, который они устроили в Англии, каким бы ужасающим он нам ни казался, не был их целью. Марсиане просто хотели обеспечить себе безопасность. И за два года они разобрались в том, как устроена жизнь на Земле – и как устроены мы. Уверен, что они прилетели именно за этим. Стоит только посмотреть на их летательные машины, на этих соглядатаев, которые парят над городами и полями…

– Это разведчики, – сказала я, вспомнив машину над Лондоном.

– Именно так. Собирают сведения, которые пригодятся будущим захватчикам. Но те пришельцы, которых отправили сюда для наблюдения и, возможно, даже специально к этому подготовили, могут выслушать наши аргументы – или, по крайней мере, признать за нами способность к общению.

Во время своего монолога Уолтер вновь открыл блокнот и принялся что-то в нем чертить – рефлекторно, словно бы позабыв о моем присутствии. Я думала, что он рисует завод, однако он покрывал страницу за страницей абстрактными символами: тщательно выписанными кругами и хаотичными спиральными узорами.

– Так что, ты предлагаешь переговоры? – спросила я. – Но ведь той ночью, когда они впервые высадились на Землю, в седьмом году, в Хорселле, – ты же там был, Уолтер, и помнишь королевского астронома с белым флагом…

– Да, с ним был бедняга Оджилви, и оба получили тепловой луч. Но это не значит, что не стоит предпринимать новую попытку. Да, признаю: идея межпланетного сообщения греет мою душу утописта. Я разделяю взгляды того парня по имени Вендиджи, который предлагает отправить на Марс радиосигналы и начать мирные переговоры. Черчилль, кстати, поддерживает мои идеи: ему передавали копии моих писем. Но он видит здесь и дополнительные возможности. В конце концов, по его мнению, мы можем выиграть время. Представь, что хитроумные инки втянули бы конкистадоров в долгие переговоры, а потом перерезали им горло, завладели их конями, ружьями и кораблями – и обрушились войной на испанских монархов.

Я потерла лицо.