У меня были силы ему ответить, и на тот момент меня ничто не отягощало. Элис довольно легко влилась в мрачную жизнь побежденного Парижа и даже нашла достойное занятие – она помогала беднякам оккупированного города. Если марсиане не вздумают пересечь канал, решила я, она сможет какое-то время пожить без меня. Сама я – при активном посредничестве Гарри Кейна – писала для нью-йоркских изданий, что обеспечивало неплохой, пусть и нестабильный уровень жизни. Хоть я и не была военным корреспондентом, Гарри сказал, что у моих сводок о жизни в оккупированном городе во всех ее проявлениях, от неуклюжих попыток немцев поддерживать порядок до отчаянных попыток парижан развивать моду и искусство, была своя аудитория на Манхэттене, в Квинсе и в Нью-Джерси, читающая мои тексты с мрачным восхищением. Но я не была привязана к месту, и – как знать? – новое приключение могло бы лечь в основу неплохого материала.
Вы, думаю, уже догадались: мне не слишком верилось в то, что я стану частью некой хитроумной стратегии, которая позволит нам прогнать марсиан.
Я решила откликнуться на призыв Уолтера. Вскоре после завтрака я уже паковала рюкзак, искала путеводитель и звонила в железнодорожные компании, чтобы купить билет в Берлин. Затем я позвонила по номеру, который мне дал Уолтер, – его доверенному лицу в Берлине: он, как меня уверили, подыщет номер в отеле.
Когда позвонил таксист, Элис только проснулась: она была еще в халате, со спутанными волосами. Но прежде чем такси тронулось с места, мы весьма сердечно попрощались – она одобряла мое решение.
Конечно, если бы я знала истинную подоплеку своей поездки – или, вернее, Большую Ложь, которая за ней стояла, – я бы, наверное, осталась в постели.
2. Встреча в Берлине
Новая железная дорога, построенная немцами – из Парижа в Берлин, из столицы завоеванного государства в столицу завоевателя, – была прямым, но не слишком быстрым путем в пункт моего назначения. Так что путешествие завершилось лишь ранним утром следующего дня – преодолев около шести сотен миль, я вышла из поезда на новом просторном вокзале имени Альфреда фон Шлиффена на западе Берлина, вызывающе названном в честь вдохновителя недавней войны в Европе.
Я взяла такси до отеля. В салоне царила безупречная чистота, равно как и на улицах, по которым мы проезжали. И если мой парижский таксист был неопрятным малым в мятой шляпе и поношенном пиджаке, разве что слишком обходительным, когда я садилась в машину и выходила из нее, то в Берлине за рулем сидела женщина – молодая, элегантная, с ловко забранными под форменную фуражку волосами. Она поговорила со мной о погоде и спросила, впервые ли я в Берлине, – на четком, ровном английском. Я почти ожидала, что сейчас она повернется и предложит мне сыграть в шахматы, как знаменитый механический турок.
Стоило мне ступить на мостовую возле отеля, как меня взял в оборот другой человек в униформе: он оживленно меня поприветствовал и едва ли не вырвал из рук рюкзак. Я быстро поняла, что британский консул, хлопотавший о моем размещении, не пожалел денег: мне заказали номер в отеле «Адлон», который располагался в очень престижном месте – в доме номер один по Унтер-ден-Линден.
На месте не сиделось, к тому же в поезде удалось как следует выспаться, так что я быстро заселилась, приняла душ, переоделась и вышла на улицу, навстречу берлинскому утру. Я знала, что Уолтер ждет меня, но не могла отказаться от небольшой прогулки.
Я прогулялась по Унтер-ден-Линден, постояла в толпе на Потсдамской площади, свернула на Лейпцигскую улицу и ненадолго заглянула в Вертхайм, огромный магазин, где, как мне показалось, уместилась бы вся Оксфорд-стрит, если бы ее уложили в два-три уровня. Был будний день, однако в магазине царило весеннее оживление: толпы людей суетились, шумели и сорили деньгами. И повсюду мелькали униформы: в них были облачены и лифтеры Вертхайма, и военные из разных уголков мира – среди прочего, я заметила британского офицера в фуражке и темном кителе цвета хаки, который выделялся на фоне остроконечных шлемов и ярких мундиров солдат с континента.
И даже здесь, в сердце Берлина, богатого, современного, сияющего электричеством города, я видела раненых – в основном мужчин, но не только – в щегольских мундирах и с перевязанными руками и лицами. Кто-то сидел в инвалидных колясках, у кого-то недоставало конечностей. Они выглядели храбрецами – как любые ветераны. Война, развязанная немцами в 1914 году, продолжалась до сих пор, невзирая на то, что в нескольких сотнях миль отсюда по земле бродили марсиане. На восток посылали все новое и новое пушечное мясо, по мере того как немцы все глубже вгрызались в ослабевшее тело Российской империи. По крайней мере так говорили: с фронта приходило мало новостей. Выбитые глаза и оторванные конечности этих берлинских ветеранов были свидетельствами далеких боев.
Утро еще не закончилось, когда я оторвалась от этого зрелища и снова вызвала такси, чтобы отправиться на встречу с Уолтером.