Это продолжалось весь день. Когда приличную часть Лондона охватило огнем, марсиане переключились на менее заметные цели. Они взорвали газометры, уничтожили соборы (собор Святого Павла наконец рухнул), разнесли Альберт-холл, а шпили церквей, восстановленных Кристофером Реном, словно бы использовали для упражнений в меткости. Даже госпиталь Святого Варфоломея не уцелел. Наносили они и сопутствующий урон: лодки на Темзе охватывало пламенем, толпы на мостах сгорали заживо, а следом рушились и сами мосты, один за другим.
Марсиане достигли не всего, чего хотели. В городе по-прежнему остались огневые позиции – некоторые из них, как я впоследствии узнала, появились много лет назад, когда власти опасались воздушной войны с Германией. А линкоры дошли по реке до самого Гринвича – еще немного, и они рисковали бы сесть на мель – и обстреливали остов города из своих огромных орудий, пытаясь задеть марсиан. Один-два выстрела попали в цель: машины на холме были наиболее уязвимы, и одна из них упала. Но в конце концов тепловые лучи заставили все пушки замолчать. И, кроме того, беспорядочно падающие снаряды причинили еще больший ущерб городу – и, без сомнения, его жителям; надо было обладать изрядным хладнокровием, чтобы приказать артиллеристам открыть огонь по центру Лондона.
Еще существеннее был урон, нанесенный с воздуха. К вечеру в темнеющем небе над Лондоном появились немецкие цеппелины. Ровно такую картину в красках рисовали авторы бесчисленных сочинений, пронизанных предчувствием войны, – но немцы прибыли не как враги, а как союзники. Эту величественную флотилию привел из оккупированной Франции на своем громадном цеппелине L-31 Генрих Мати – герой Германии, который совершал дерзкие налеты на Париж, когда там кипели самые жестокие бои. Цеппелины, зависшие высоко в небе, сбросили бомбы; еще две машины на холме опрокинулись, словно кегли, а одной в капюшон угодил трехсотфунтовый снаряд, и она выбыла из игры. Прибыла и британская авиация: бипланы B.E.2, произведенные на Королевском авиационном заводе, жужжали, как мухи, и вились вокруг исполинских туш цеппелинов.
Но марсиане вскоре нанесли ответный удар. Их машины с вращающимися колпаками и ловкими щупальцами были лучше подготовлены к противовоздушной обороне, чем любое оружие, изобретенное человеком. Они сбивали самолеты с такой же легкостью, с какой перехватывали в воздухе артиллерийские снаряды. Один из лучей задел цеппелин Мати, пока тот пытался развернуться. Летательный аппарат вспыхнул и, к ужасу лондонцев, которые следили за боем, начал медленно опускаться на землю – у него ушло на это три или четыре минуты. У всех, кто наблюдал за этим зрелищем, в голове наверняка была одна мысль – о Мати и экипаже цеппелина, которые заживо поджариваются там, в небе.
Я припоминаю еще одно проявление героизма. Один из самолетов, хрупкий биплан, лавировал между невидимыми тепловыми лучами – вокруг горели и падали его товарищи, а он летел все вперед и вперед, к чудовищам, угнездившимся на Примроуз-хилл. Он нацелился на одного трехногого монстра, словно намереваясь протаранить его броню, и успел выпустить целую обойму зажигательных пуль, перед тем как тепловые лучи расщепили на атомы самолет вместе с пилотом. Пули попали в цель: одна из них явно пробила колпак марсианина, и голова машины ярко вспыхнула. Это видел весь Лондон. Позже я узнала – и считаю нужным сообщить об этом здесь, – что тем пилотом был двадцатипятилетний лейтенант Уильям Лиф Робинсон из Королевского летного корпуса.
Как бы то ни было, это был последний акт сопротивления с воздуха – и вообще какого бы то ни было сопротивления. Но разрушения и кровопролитие продолжались еще долгие часы.
После Первой войны я вернулась на Стрэнд, где прошла всего одна боевая машина, и в деталях увидела, какие это имело последствия. Сначала марсианин пальнул по Эксетер-стрит, задев театр «Гейети». Второй выстрел был нацелен на Кэтрин-стрит и прошел рядом с театром «Стрэнд». Третий и четвертый пришлись на улицу Олдвич. Затем марсианин повернул на север и ударил по домам между Олдвич и отелем «Нью Инн», а потом – по Королевскому судному двору и Кэри-стрит. Четырехсотлетняя часовня Линкольнс Инн была разрушена до основания. Если вы посетите это место, вы и сегодня, десятилетия спустя, заметите последствия тех нескольких минут, когда по улице шел марсианин. И все эти разрушения учинила единственная машина. Представьте, что все это происходило в троекратном масштабе по всему городу! Но даже тогда вы не сможете вообразить весь ужас той ночи – кричащих и бегущих людей, горящие газопроводы, фонтаны воды из пробитых водопроводных труб, весь этот свет, шум и хаос.
Людей…