Война на Финском побережье 1854-1855 гг.

Но, помимо этого, была еще одна причина, побуждавшая финнов крепко стоять за Россию. Финны были раздражены действиями англичан. Более возмутительного отношения к мирному населению, чем английское, трудно представить. Естественно, следовательно, что финны желали отплатить за захваченные суда, за сожженную частную собственность, за нарушенную торговлю, за оскорбленных жен, за поруганную честь. Финны протестовали, но Плюмридж оставался глух к их заявлениям. «Такого способа действия в середине XIX ст. никак не ожидали со стороны одной из наиболее образованных в Европе наций против миролюбивого народа, не принимавшего к тому же участия в общей политике». Поэтому английские опустошения произвели повсюду в Финляндии большое изумление, беспокойство, досаду и негодование. — Известный поэт Финляндии Рунеберг, — который вообще сторонился политики и мало высказывался по текущим событиям, — в письме от 7 окт. (нов. ст.) 1854 г. заявил: «Хотя шведы и болтают всякие пустяки, но едва ли кто из них серьезно верит, что мы (финны) склонны к восстанию. — По крайней мере, не считая всех других непредвиденных обстоятельств, поведение, испытанное нами в последнее время, как со стороны их, шведов, так и англичан, дает весьма мало основания к подобному ожиданию. Если они в действительности надеялись на какие-либо демонстрации в Финляндии, то с их стороны было странно возбуждать, как они сделали, своим поведением против себя негодование финнов. Все эти английские подвиги в Эстерботнии и рукоплескания им шведов, а также стеснение торговли, не особенно удачно выбраны для возбуждения здесь в Финляндии симпатий и вовлечения нас в их интересы? Если бы они самым изысканным благородством желали лишить нас искушения уклониться от наших клятвенных обещаний, то они никогда не могли бы поступить разумнее и вернее для достижения этой цели, чем поступили. Таковы мои мысли». «Мы, финляндцы, должны сожалеть, — читаем в другом письме Рунеберга, — что несколько недоброжелательных нападок на Швецию появилось в наших газетах, из которых бывшая братская страна могла заключить, что мы забыли наши отношения к ней и проявили неблагодарность»[62]. «Если бы подвергнуты были столь тяжкому испытанию верность и долг нашей страны, чтобы мы вынуждены были выступить в поход против наших прежних братьев, то я уверен, продолжал Рунеберг, что многие сердца облились бы кровью не только за шведские пули, но также и за шведскую любовь, за шведские воспоминания».

Рунеберг находил, что в начале, по ходу дела, война (1854 — 55 г.) грозила Финляндии только разрушением. Ожидание, что Финляндия сделается местом борьбы могущественных держав, не могло быть утешительным. Надежд на возмещение потерь не существовало, неизбежные же страдания предвиделись.

«Благодарение Богу, — заканчивает Рунеберг, — этого не случилось. Если другие усматривают, что заключили выгодный мир, то дела теперь поставлены удовлетворительно».

Иностранная враждебная нам печать пыталась, конечно, расписать отношения Финляндии к России мрачными красками.

«До войны о Финляндии почти ничего не было слышно и это понятно, так как о добродетельной женщине говорят менее всего. И её счастье, в продолжении 45 лет, ежегодно возрастало. — Но теперь хлебные запасы страны взяты для армии, фонды банка перевезены в Петербург, под предлогом помещения их в более безопасное место, величайший из поэтов христианства Рунеберг, певец Финляндии, сослан в Сибирь» и т. п.

Некоторые финляндцы (доктор Ильмони, полк. Маллер), недовольные теми нелепостями, которые разносились о них по свету, обратились к Рунебергу, прося его опровергнуть ложь и вообще высказаться о настроении умов в Финляндии. Другие корреспонденты Рунеберга, — напр. проф. И. Вассер, — находили, что нация не должна терять мужества и надежды, а потому предлагали популярному поэту произнести свое слово утешения и поощрения. Опровержение должно было появиться в газетах Швеции, так как газеты Финляндии не пользовались доверием и на них смотрели тогда, как на органы деспотизма. Рунеберг, вообще не любивший политики, на этот раз проронил несколько замечаний по вопросу дня. «Мы лишены мира, писал он. Душевного же спокойствия нам приходится искать в самих себе, в нашей способности к отречению. Да хранит Всевышний нашу бедную страну и поддержит её силы нести тягости войны, ибо, к нашей радости, мы видим и находим, что наш Монарх делает все, чтобы облегчить бедствия». Переходя к слухам о постигших его карах, Рунеберг продолжал: «Такие сумасбродные и неосновательные инсинуации не оказывают мне никакой услуги, но в состоянии причинить мне много неприятностей, если бы наше правительство не было столь просвещено и благородно, чтобы сделать из них какие-либо выводы. Впрочем, эти референты должно быть странные люди, так как думают, что нельзя любить своего отечества и воспевать его прекрасных воспоминаний без того, чтобы в то же время не проявлять беспокойства и бессмысленных политических рассуждений» (Каnnstôpa).