Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

В свете изложенных фактов совершенно нелепыми и безответственными предстают заявления о том, что Ленинград следовало сдать немцам и это якобы могло сохранить жизни горожан. Объяснить их можно либо невежеством, либо политическим ангажементом. Напомним, что из блокадного города до апреля 1943 года было эвакуировано более 1 100 000 человек[637], а 640 000 ленинградцев оставались в невской цитадели на 1 мая 1943 года[638] (при этом еще 636 203 ленинградцев и беженцев успели вывезти из города до замыкания блокадного кольца)[639]. Очевидно, что такое число людей никак не смогло бы выйти через «узкие коридоры», которые упоминались в приказе ОКВ. При этом в реальной истории блокадников поддерживал совершенно недостаточный, скудный, но тем не менее паёк, который немцы никому давать не собирались. Эвакуация осуществлялась организованно на авиа-, авто- и водном транспорте, что просто несравнимо с пешими маршами, особенно в условиях осенне-зимнего времени. Наконец, в тылу истощённых ленинградцев откармливали, размещали в пригодных для жизни помещениях, им оказывалась медицинская помощь. Ничего подобного нацистский сценарий не предусматривал.

Интересно, что в ноябре 1941 года командование 18-й армии провело собственный анализ возможных решений «ленинградского вопроса». Эта работа была сугубо гипотетической; её авторы не сделали выбора в пользу какого-то варианта, она ничего не изменила и вряд ли могла что-то изменить в уже принятых решениях фюрера. Тем не менее этот анализ весьма интересен, потому что он показывает, как мыслили командиры армейского уровня и насколько глубоко нацистское мировоззрение проникло в вермахт.

Итак, рассматривалось три сценария: перерезать снабжение через Ладогу и полностью заморить население голодом (вариант, уже санкционированный Берлином); выпустить гражданское население в немецкий тыл; выпустить гражданское население в русский тыл. Рассматривая второй сценарий, военные аналитики сделали вывод: «Большая часть выходящего из Петербурга населения всё равно умрёт от голода, так что всё равно возникнет сильное негативное влияние на моральное состояние наших войск»[640]. Аналогичный вывод был сделан и при обсуждении третьего сценария: «На пути из города погибнет очень много людей, и вражеская пресса всеми силами будет раздувать этот “марш голодных” в целях пропаганды»[641]. Поддерживать измождённое население никто из немцев не собирался: голодная смерть для большинства предполагалась в любом случае. «Единственная возможность, которая никогда даже не обсуждалась, — справедливо пишет Туз, — заключалась в том, чтобы кормить советское население из германских запасов»[642]. Запасов, украденных у того же советского населения, — прибавим мы.

Ещё более поразительно в этой игре ума аналитиков из 18-й армии то, что внутри каждого сценария рассматривается судьба оказавшихся в Ленинграде «немцев, финнов и расово ценных русских элементов»[643]. Авторам понятно, что в осаждённом городе их очень немного, потому что большая часть ленинградцев «настроена коммунистически». Тем не менее они специально обсуждают будущее представителей «высшей расы»: их неминуемая гибель относится авторами к недостаткам первого сценария, а возможность спасти их — к достоинствам второго и третьего. Эта деталь говорит о том, что расистское мышление было характерно даже для военных, не принадлежавших к окружению фюрера и не состоявших в СС. Сам факт, что такое ранжирование людей укоренилось в мышлении командиров вермахта, весьма красноречив. Его роль в исполнении злодейских замыслов Адольфа Гитлера трудно переоценить.

Смертность в блокадном Ленинграде была огромной. На Нюрнбергском процессе звучала цифра в 632 000 погибших от голода, позднее советские учёные выяснили, что реальное число жертв больше как минимум на 170 000[644]. Сегодня некоторые авторы склоняются к мысли, что в осаждённом городе умерло около миллиона человек[645]. При этом ослабевшие ленинградцы погибали от последствий блокады и в эвакуации: так, символ ленинградской трагедии советская школьница Таня Савичева, автор пронзительного 9-страничного дневника о смерти её семьи, скончалась уже в 1944 году от туберкулёза в Горьковской области.