Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Согласно показаниям Эрвина Шульца, 17 июня глава РСХА собрал у себя в Берлине офицеров айнзацгрупп. В своей речи он обрушился на евреев, сказав, что в СССР они особо опасны, так как там установлено их полное неограниченное господство. Поэтому в предстоящей войне еврейское сопротивление будет особенно жестоким и, чтобы его сломить, потребуются чрезвычайные меры. Нужно будет поступать предельно сурово не только с явными, но и с потенциальными врагами; эти последние также должны быть целью. При этом следует применить в том числе и такие «самые суровые меры», за которые Германия не хотела бы брать ответственность официально. В связи с этим айнзацгруппы должны возбудить радикальные антисемитские и националистические круги с восточных территорий, которые следует направить к «самоочищению»[513]. Впоследствии Гейдрих посетил также и Претцш, где дал последнее напутствие личному составу с теми же инвективами. Не исключено, что нечто подобное повторил и Штрекенбах, присутствовавший на той же встрече. Речи руководителей РСХА не фиксировались, и что было сказано в точности — установить мы не можем. По всей видимости, часть офицеров восприняла слова Гейдриха как приказ организовать поголовное истребление, а часть предпочла трактовать их иначе. Возможно, в словах шефа имперской безопасности звучал намёк на то, что «самоочищение» лишь первый шаг на пути к радикальным мерам. Но в любом случае берлинское совещание 17 июня явно нацелило исполнителей на резкое расширение рамок уничтожения, и его следует считать важнейшим шагом к «окончательному решению».

Почему Гейдрих не отдал прямой приказ об истреблении евреев, а предпочёл говорить более осторожно? Причины могут быть следующими. Во-первых, руководство СС и СД не было до конца уверено, как подобный приказ будет встречен другими заинтересованными структурами. Мы знаем, что в целом вермахт согласился на холокост и стал его активным соучастником, но в июне 1941-го это было не так очевидно. Кроме того, оппозиция «самым суровым мерам» могла найтись даже в полицейском аппарате. Если верить показаниям высокопоставленного эсэсовца Штрекенбаха, к числу противников «окончательного решения» принадлежал, например, шеф гестапо Генрих Мюллер. Собственно, у Гейдриха не могло быть уверенности, что на убийство детей с лёгкостью согласятся даже Небе и Олендорф. Это склоняло к осторожности и постепенности.

Во-вторых, массовые убийства гражданских лиц, даже если их совершают с готовностью, являются серьёзным испытанием для человеческой психики. В июне было совершенно неясно, а выдержат ли исполнители чисто психологически, если им придётся истреблять огромные массы народа. Мы знаем, что это соображение волновало Гиммлера; по всей видимости, в тот момент ни он, ни Гейдрих пока не понимали, как практически организовать полную ликвидацию евреев, и только намечали пути к этому.

В-третьих, уничтожение предстояло осуществлять секретно. Столь чудовищные действия, стань они достоянием пропаганды противника, неважно — советской или английской, были бы серьёзным ударом по престижу рейха и лично фюрера. Эти опасения отражают неоднократные требования Гейдриха провоцировать «самоочищение» тайно, чтобы никто не мог обвинить в нём рейх. Отдавать откровенный приказ до того момента, как Германия надёжно закрепилась на покорённых землях, было бы весьма опрометчиво.

Характерно, что и далее нацисты были озабочены вопросом вуалирования (прежде всего для собственных войск) причин, по которым они ведут истребление евреев. С первых дней войны их расстрелы часто объясняли не расовой и даже не политической подоплёкой, а сугубо военной: факты массового уничтожения подавались как возмездие за акты неповиновения или террора. Здесь, по сути, действовала та же лицемерная логика, что и с уничтожением сельского населения в ходе карательных операций. Нацисты объявляли евреев агрессорами и бандитами, которые должны понести «заслуженное наказание».

Гейдрих неслучайно упомянул в своей речи тезис о тотальном господстве евреев в СССР. Это был важный постулат нацистской пропаганды, который с началом войны начали раскручивать с новой силой. Например, летом 1941 года в Берлине была издана брошюра «Письма с фронта», где жизнь в СССР изображалась весьма однообразно и карикатурно. Одним из постоянных мотивов этой пропагандистской макулатуры было процветание евреев при советской власти. Некий капрал медицины Пауль Ленц убеждал читателей: