Война с саламандрами

— А, это я могу. Когда ящерка вылизала раковину, то другие, глядя на нее, тоже полезли на берег. У некоторых в лапах тоже были раковины — удивительно, братишка, как им удалось их оторвать от этих cliffs своими детскими ручонками без больших пальцев. Сначала они стеснялись, а потом позволили мне забрать у них эти раковины. Ну, конечно, не все они были жемчужницы; там всякого хлама доставало, всяких устриц и тому подобного, — такие я сразу выбрасывал в воду и говорил: нет, ребята, так дело не пойдет, это все ничего не стоит, на это мне моего ножа жалко. Но если мне попадалась жемчужная раковина, я ее открывал ножом и сначала щупал, нет ли там жемчужины. Ну, и отдавал ее им, чтобы они вылизывали. Вокруг меня сидели уже, наверное, пара сотен этих самых «Lizards», и смотрели, как я открываю раковины. Некоторые даже пытались сами их открывать — какой-то скорлупкой, которая там валялась. Вот этому я, братишка, был, признаться, удивлен. Животные не умеют ведь обращаться с instruments, тут ничего не попишешь — животное, какое ни есть, это все же часть природы. Правда, в Бюйтензорге я видал обезьяну, которая умела открывать ножом этот самый tin, ну, банку с консервами; — но обезьяна, сэр, это разве животное! В общем, удивился я этому. — Капитан выпил пива. — Короче говоря, за одну ночь, пан Бонди, я нашел в этих shells восемнадцать жемчужин — или около того. Были там и крохотные, были и побольше, но три — три были размером с вишневую косточку, пан Бонди. С косточку. — Капитан ван Тох задумчиво покачал головой. — Когда утром я возвращался на свое судно, то сказал себе: Captain van Toch, тебе это все просто померещилось, сэр, ты был пьян и тому подобное. Но что толку, когда в этом самом кармане у меня лежало восемнадцать жемчужин. Ja.

— Это самый лучший рассказ, — прошептал пан Бонди, — который я когда-либо в жизни слышал.

— Ну вот видишь, братишка! — обрадовался капитан. — Днем я это все разложил по полочкам. Я этих ящерок приручу — так, что ли, это называется? — вот, приручу, обучу их, и они будут мне вылавливать из моря pearl-shells. Там их до дьявола, этих самых раковин, в этом самом заливе. Короче, вечером я туда опять отправился, — правда чуть пораньше. Как только солнце начинает заходить, так эти ящерки сразу высовывают свои мордочки из воды — то здесь, то там, — наконец вся бухта ими кишит. А я сижу на берегу и знай себе говорю: тс-тс-тс. И вдруг смотрю — акула, плавник из воды торчит. И тут же в воде что-то плеснуло, плюх — и одной ящерки нет как нет. Я там насчитал целых двенадцать акул, и все они с закатом солнца устремились в этот самый залив Дьявола. Пан Бонди, эти твари за один только вечер сожрали больше двадцати моих ящерок! — жалобно воскликнул капитан и яростно высморкался. — Ja, больше двадцати! Ну, понятно, ящерка голая, беззащитная, с такими ручками-спичечками, — как она может защититься? Прямо рыдать хотелось, на это глядя. Видел бы ты это сам, братишка...

Капитан задумался.

— Я ведь, братишка, очень люблю зверушек, — сказал он после долгого молчания и поднял свои небесно-голубые глаза на Г. Х. Бонди. — Не знаю, как уж вы на это смотрите, Captain Bondy...

Пан Бонди кивнул в знак согласия.

— Вот и здорово, — обрадовался капитан ван Тох. — Они такие смирные, такие умные, эти самые tapa-boys: если им что-то говоришь, то они слушают, прямо как собака хозяина. А уж эти их детские ручонки... Понимаешь, братишка, я уже старик, а семьей так и не обзавелся... Старость не радость... — пробурчал капитан, с трудом пытаясь скрыть волнение. — Да, эти ящерки такие милые, да что толку. Акулы-то их жрут без зазрения совести! Когда я в них, ну, в этих sharks, начал кидать камни, то они, эти tapa-boys, тоже начали кидать вслед за мною. Ты просто не поверишь, пан Бонди. Ну, конечно, далеко они докинуть не могли — ручонки у них больно короткие. Но это, братишка, просто поразительно. Я им говорю: если вы, ребята, такие сообразительные, попробуйте-ка моим ножом открыть какую-нибудь раковину. И кладу нож на землю. Они, конечно, какое-то время стесняются, но потом одна из них начинает пробовать — сует острие ножа между створок. Я ей говорю: нужно ломать, ломать, вот так вот — see? — повернуть ножик вот так, и готово. А она, бедняжечка, все пробует, старается... Наконец — хрусть! — и раковина открылась. Ну вот, говорю. Вовсе не трудно. Если уж это умеют делать всякие нехристи — батаки, там, или сингалезы, — так tapa-boys тем более справятся, верно? Не буду же я, пан Бонди, объяснять ящеркам, что это вообще-то сказочное marvel и чудо, что животные умеют делать такие вещи. Но теперь-то я могу сказать, что был тогда... я был... ну совершенно thunderstruck.

— Как громом поражен — подсказал пан Бонди.