Война (СИ)

Впрочем, демографическая ситуация в целом по стране относительно того, какой была, особенно в иной реальности в 1618 году, великолепная. За пятого и последующих детей государство выплачивает в год семьям по два рубля. Для крестьянина — это отличное подспорье. Корову не купишь, но вот жирную свинью, да с парой куриц в придачу, вполне. И рожают… Жалко мне женщин, если честно, работают на износ организмов, но будущее страны важнее.

Нужны люди. Каждый год организовываем так называемые «выходы в Сибирь». Этот стало наподобие рекрутского набора, только ещё и с девушками. Собираем до двух тысяч людей. Сибирский Приказ уже отработал логистику, вот и отправляем будущих сибиряков в Тюмень, после в основанные и быстро развивающиеся Иркутск, Охотск, иные города. Сейчас готовится масштабная операция по продвижению на Амур. Острог Албазин уже стоит, строятся корабли, готовятся строительные и казачьи команды, которым предстоит первым обосновываться в регионе. Лучший момент, чтобы продолжить экспансию: маньчжуры ещё окончательно не объединились, в Китае разброд и шатание, и вполне нормально будет купить ряд китайских чиновников. А нам нужен порт и лучше, чтобы не на Камчатке или не только там.

— Приехали, — констатировал я факт, когда остановилась карета, телохранители взяли периметр под плотный контроль, ну, и в окне было отчётливо видно грандиозное здание нашего музея.

Грязновато было, могли бы и прибраться. Но имелось оправдание такому положению: рядом располагалась ещё одна грандиозная стройка. Это будет также здание в стиле классицизма, трёхэтажное. Общественная библиотека и государственный исторический архив получат свой дом уже через полтора года. Вот здесь никакой окупаемости не будет, но, надеюсь, что всё равно не зря строим. Авось, не советский человек станет в далеком будущем самым читающим в мире, а уже при моей жизни русские люди массово станут читать. Мечты, мечты!

— Государь, благослови! — кричали люди из толпы.

Я не отвечал, а поприветствовал собравшихся жестами рук, направляясь в музей. Это дело патриарха благословлять и иных церковных служащих. А обожествлять меня не нужно или приписывать функции, исполнять которые не хочу. Были намерения войти в память народа, как скромный правитель, лишь радеющий за своих подданных.

Козьма Минин и служащие музея ожидали меня и стояли рядом с лестницей, ведущей ко входу в большое здание, более остального напоминавшее мне, кроме Афинского Парфенона, Казанский собор в будущем Петербурге.

— Твоё величество! — поклонился Приказной Боярин Минин.

— Козьма, не сказал я тебе, кабы не встречал, — я по-отечески, ну, или по-царски обнял великого человека. — Береги здоровье, мы ещё не всё с тобой сделали.

Минин прослезился. А я в чём не прав? И есть великий человек, что создал такую машину пропаганды и просвещения. Московские Ведомости работают, при этом есть газеты в Нижнем Новгороде, Твери, Новгороде Великом. Это тоже «ведомости», почему-то не называют иначе периодические издания. Работает огромный аппарат писарей, которые находят интересные сюжеты, могут написать про коррупционера или же об удачном опыте хозяйствования. Народ читает всё это с упоением. Мне уже докладывали о том, что некоторые горожане, да и крестьяне, учат грамоту лишь для того, чтобы иметь возможность читать газеты и наш пока единственный журнал «Русский Вестник». Такой рост грамотности только потому, что люди хотят что-то читать, кроме житий святых или иных церковных книг — отличный результат работы. Всё пишется живо, образно, интересно. Есть у нас и те, кто пытается стихи писать. Я не лезу со своими «Пушкиными» и «Лермонтовыми». Не делаю это уже потому, что знаю немного стихов, да и хотелось бы, чтобы без меня появлялась литература.

— Будто старик, слёзы пускаешь, иди, показывай нам музей! — сказал я, уже войдя в здание.

Здесь была парадная палата, где можно снять верхнюю одежду, купить в лавках сувениры и поделки. Всё в белоснежной штукатурке. А вот внутри была роспись. Там руку приложил и Караваджев, и Криворук, даже небольшую залу расписал Рубенс.

— Государь, позволь тебе всё обскажет сей вьюнош. Он зело добро научился это делать, — Минин прямо силой подтолкнул ко мне парня лет двадцати.

— Зовут как? — спросил я, обращаясь к экскурсоводу.

— Степан, Ивана сын, прозывают Прошкиным, — представился парень.

— Учишься где? И как служить станешь? — поинтересовался я.

— Твоё величество, школу Государеву закончил, был выучеником в школе парсуны Караваджева, но не одолел сию науку, не имею таланту. Вот в Академию поступать думаю нынче. А тут я токмо сам научал иных, как рассказывать, и в чём отличие итальянской живописи от, к примеру, Рубенса али иных голландцев.

Степан вначале говорил сжато, но когда речь зашла о живописи, прям оживился. Видимо, он сильно хотел стать художником, но Караваджев готовит только шесть своих коллег, набирая каждый год более десяти юношей, но постепенно отсеивая их, оставляя в лучшем случае одного. И я винить Михаила в этом не могу.