Война в России и Сибири

У адмирала не было прочного авторитета. Он объявил Семенова «предателем родины», возмущался Анненковым и прочими мелкими командирами, а они потешались над этим от всего сердца[428]. Соперничество между генералами в Омске, столкновения между гражданскими и военными властями становились неизбежными при Колчаке и были бы мгновенно устранены авторитетом главы французской миссии. Но ни один русский не желал признать, что непомерная сложность ситуации и разброд в головах требуют «радикального вмешательства в русскую автономность». Осторожные и разумные усилия графа [Д.] де Мартеля, назначенного верховным комиссаром Франции при правительстве адмирала, не увенчались успехом.

В начале 1919 г. русская Ставка еще находилась под влиянием генерала Жанена, который в январе занимался перегруппировкой Уральского фронта. После первых побед под Уфой все изменилось. Русские, живущие на европейской части, раздули эти победы, преувеличили, представили как заслугу режима Колчака, тогда как на деле они являлись последствием всплеска народного энтузиазма, который новое правительство, слабое и ошибочно действующее, не сумело поддержать. Офицеры Омска носили форму царской армии и были полны амбиций и гордости великолепной империи. Они верили в возвращение былого в самое ближайшее время и не сомневались, что через несколько месяцев будут в Москве. Мировая пресса поддерживала их опасную лихорадку. Русские величественны в беде. Оптимизм опасен для русского характера. Эти сибирские офицеры, живущие в тревоге и беспокойстве под началом отчаянного рубаки, могли бы победить, но победа ускользнула от них, потому что они в ней не сомневались. Им выпала задача бороться с режимом, руководимом, возможно, впервые в мире, прожженными журналюгами. Советы постоянно посылали депеши, подтверждающие бюллетени Омска, что само по себе должно было бы заставить задуматься. Они очень ловко с оттенком безнадежности писали о бегстве красных, развале их штабов, жителях, которые бегут из городов при приближении сибирской армии, восстаниях, кризисе снабжения продовольствием, остановке заводов по производству боеприпасов. Эти животрепещущие призывы и прокламации, написанные с подкупающей искренностью, целили – через головы красных – в правительство Омска, которое они сумели деморализовать с помощью несбыточных надежд.

Тем временем Троцкий формировал и группировал ударные отряды (впоследствии именно они выиграют войну), а такие же отряды Колчака (войска Ижевска, дивизия Косьмина) теряли свои боевые качества, новые же формирования (ударные отряды Степанова) были вообще их лишены[429]. Часть европейской прессы требовала, чтобы союзники признали Омское правительство.

Колчак отдал приказ армии, плохо вооруженной, раздетой и голодной, проходить по 30–35 километров в день по болотам, под пулеметным огнем противника, который притворялся безнадежно отступающим, в то время как перед Волгой уже группировались новые красные дивизии под предводительством лучших русских генералов, за которыми стояли комиссары с револьверами[430].

Не могло быть и речи о том, чтобы навязать свою волю правительству Омска, преисполненному гордыни и не обращавшему внимания на советы и предупреждения. Не было и рычага, которым можно было бы воздействовать на адмирала. Веря «в свою национальную армию, которая справится самостоятельно», он попросил сначала отозвать чехословацкие войска, а потом разоружить их.

Что же представляли из себя чехословацкие войска[431] в то время, когда в Сибири появилась французская миссия? Этих прекрасных солдат сформировали необычные обстоятельства: они набирались опыта, шагая по бескрайним русским губерниям, гибнущим от беспорядков. Чехи создали у себя комитеты по образцу русских революционных, стали избирать офицеров, заменили военную дисциплину «товарищеским содействием», главными для них стали их вожаки. От этого первородного греха они не избавились до конца своей сибирской эпопеи. Несмотря на то что французскому (совместно с чешским) командованию удалось убрать комитеты – не без яростного сопротивления, – чешское командование так до конца и не могло отдавать приказы войскам, предварительно не посоветовавшись с ними или, по крайней мере, не узнав их настроя.

Начиная с декабря 1918 г. чехословаки просили генерала Жанена, своего главнокомандующего, увести их с фронта. Они жаловались, что сражаются в одиночку, хотя союзники обещали им эффективную поддержку. Русские продолжали готовить свои резервы, и их штабы распределяли винтовки только среди резервных войск. Бездействие русских ставило чехов в трудное положение: боевые действия под Пермью осуществлялись их силами, и при отступлении на южном направлении вели бои тоже чехи. Правительственный переворот, который привел к власти адмирала, подтвердил, что большинство русских офицеров предпочитает политику в городах боям на фронте.

В то же время русские неприязненно относились к командованию генерала [Я.] Сырового, которого Директория возвела в главнокомандующие, и требовали убрать чехов с передовой.