Война в толпе

Важнейшим фактором в деятельности колониальной администрации, является использование соплеменников на определенных должностях. Даже мои зверства меркли по сравнению с поведением начальника гарнизонной гауптвахты прапорщика Жанабаева Жакпека Комбаровича, в просторечии Жора. Прежде он служил в Чехословакии, где испортил зрение. «Там кругом деревья» — как он рассказывал в каптерке. Прапорщик был из рода чингизидов, чем очень гордился. Бил казахов камчой и приговаривал, когда мы ехали на машине: «Дави их черных». В смысле казахов простолюдинов — «черную кость». Его старший сын очень красивый, женился на русской — дочери полковника. Всего детей у него было человек восемь. Помню, как один, в классе шестом-седьмом, носил из машины в квартиру неподъемные ящики с тушенкой, пока «ата» пил чай. Не надорвался только из жадности. Роль толмача заслуживает отдельного разговора. Словарный запас кочевника весьма ограничен. Литературный язык существует разве что в городах. Казахское произношение также весьма простое, и изучить язык не составляет труда месяца за три. Но горе тому администратору, которому придет в голову подобная блажь, он будет осмеян каждым. Казахами всегда правили иноверцы. Хивинцы говорили по-узбекски, хорезмийцы и бухарцы — по-таджикски, каракиргизы — на уйгурском. Чокан Валиханов, хотя владел многими языками, изъяснялся по-русски. Его примеру следовало и советское байство, обучавшее своих детей в Кызыл-Ордынском пединституте имени Гоголя, на факультете — учитель русского языка и литературы. Там же за ясак-спирт, обучались и престарелые майоры со средним образованием, почему-то предпочитавшие факультет «учителей истории». Посещения института не требовалось, ясак доставляли два раза в год. Кзыл-Орда — прежде именовалась форт Перовск.

Со времен покорения Туркестана сохранилась и система местных фортификаций. «Не стройте больше крепостей — стройте железные дороги» — учил Мольтке. Железнодорожная линия по ровной, как стол пустыне, была проложена серпантином, в 1905 году ее строили англичане и получали за каждую версту. На крупных станциях Казалинск, Джусалы, Кызыл-Орда, стояли казачьи разъезды, оставившие после себя потомство казахов «урала» — белобрысых, узкоглазых блондинов. Особенно это поражает в женской внешности. Станции были сложены из камня и имели стены под два метра толщиной с бойницами для стрельбы из винтовок. Сохранились даже клепанные водопроводные башни. Большинство разъездов ныне переведены на автоматику и брошены людьми. Как-то в ноябре меня высадили на разъезде Дермень-Тюбе, ловить дезертиров. На разъезде наставили товарников. Пойди, найди его там. У меня и в мыслях не было. Станционное здание казахи использовали как кошару для овец, пол по колено был усыпан кизяками. Я жил там сутки, спал на блохастой кошме, смердящей, как дохлый вокзальный бомж. Наконец решился разжечь печь, большую с чугунной дверцей и царскими орлами на ней. Перед этим я, скуки ради хотел выломать дверцу себе на память. Ее не топили года с 1917. Сжег бумагу, кизяк, наломал веток карагача. В трубе загудело, собрался народ, они думали пожар. Аксакалы изумленно цокали языками и шумно втягивали воздух носом. Им было удивительно, зачем выпускать тепло в железную бочку. Наконец один, с медалью за город Будапешт на чапане, произнес: «Я такое в войну видел». Казахов в нас удивляло многое, что спим на простынях, отгоняем мух ото рта рукой. Казахи, например, с пиалы сдувают мух губами. Есть даже пословица — Дурной, как русский, он мух руками отгоняет. Действительно, когда входишь в юрту, можно прослыть за сумасшедшего, если начнешь отмахиваться от мух руками. Трудно сохранять спокойствие и сдувать мух с носа и рта. К утру мне окончательно надоело ловить дезертира, я хорошо знал российскую военную историю и сюжет картины Верещагина «Забытый». Сел в товарный поезд и вернулся на станцию. Пришел в часть, а там спрашивают: — Ты почему на службу не являешься, тебя уже ищут.