Война в толпе

Солдаты боялись выезжать, чтобы не лишиться прав. Количество «друзей» еще возросло. Наехать на меня пытались уже только две структуры, политотдел и особый отдел. Так как я был исключен из партии и ссылался на свою «аполитичность» и несколько раз накрывал клуб и выволакивал на плац пьяных обрыганных активистов и общественников, партийный надзор был устранен. Начальник политотдела все же вручил мне писаря-коммуниста, которого мы развратили за месяц и споили, хотя он был узбек и, кажется мусульманин. Уходя на гражданку он пил спирт, как воду и забыл про свои арабские книги, которыми поначалу гордился. С «особистом» поладили, таким образом: я взял под крыло старшину одной из рот. Прапорщик прежде служил в погранвойсках и имел большой опыт оперативной работы. Он очень просто вычислил всех стукачей. Он был помощником дежурного по части, все солдаты заходили в штаб, мимо него, но у «особиста» был отдельный выход по инструкции.

Комната «особиста» была у туалета и солдаты быстренько забегали к нему за угол, и выходили в тупик, вроде они мусор собирают. Заходить таким образом не рисковали, чтобы не быть замеченными. Шли через штаб «смешиваясь с толпой». Прапорщик взял на карандаш всех, кто не выходил, расспросил солдат, и у меня уже был список, который я пригрозил «потерять на плацу», если он не прекратит на меня наезжать. В конце-концов мы разделили сферы влияния, я отдал «кесарю — кесарево», наркотики и боеприпасы, мне осталось все остальное.

Закончив обустройство исправительных учреждений — гаупвахты и комендатуры, заведя массу друзей в лице начальников тылов, складов и военторга, которым вечно нужна была дармовая рабочая сила, создав карательные органы в лице комендантской роты, службы ВАИ, и той же гаупвахты, я начал колонизовать окрестности, наводя там твердый уставной порядок и социалистическую законность. Район назывался Кармакчинский, но поселка с таким названием в природе не существовало. Данный факт вызывал удивление у казахов. Это было сделано с целью сохранения военной тайны и затрудняло привязку полигона к местности. Противник и вместе с ними финансовые органы вводились в заблуждение. Станция Тюратам не входила ни в какой административный район, а центром нашего был город союзного подчинения Ленинск. Я думаю печать с соответствующей надписью тоже у кого-то хранилась Карамакчинский район официально не относился к местам с тяжелыми климатическими условиями. Доходило до маразма, две площадки, находившиеся на расстоянии трех километров имели разные льготы: на одной год шел за полтора и это порождало лицемерие и двуличие, все «как коммунисты» не «могли быть в стороне» и просили их туда перевести. В конце концов власть сдалась и объявила район зоной стихийного бедствия. Все вопросы решали из Москвы, люди там никогда не бывавшие. Я быстро смекнул, что казахи, как и прочие граждане СССР, никаких прав не имеют и ограничены в передвижениях. Я мог позволить отдельным избранным семьям кочевать вокруг воинских частей, что давало им неоспоримые преимущества. С воинскими частями велся интенсивный обмен. Ценился брезент. Как-то с заправщика — цистерны с жидким кислородом скрали прорезиненный тент, нашли на юрте. Колеса для «ЗИЛов» и масло шли на машины совхозных бастыков. Солдаты тащили всевозможные предметы вещевого довольствия. Можно было видеть казашку, одетую в телогрейку с протравленной известкой надписью на спине «шестая рота». На почве обмена доходило и до злоупотреблений, вместо говяжьей тушенки неискушенным кочевникам подсовывали аналогичные по весу и внешнему виду консервы «щи-борщи». Казахи оберегали незаконно добытое имущество от моих набегов, закрывая его, даже ружья, в песок, подальше от юрты. Основным платежным средством у казахов была водка. Ценность последней особенно возросла в период «антиалкогольной» кампании, когда стали проводиться специальные рейды. Обычно водка хранилась в какой-нибудь мазанке на отшибе. Ящики прикрывала кошма, на которой возлежала какая-нибудь ветхая «апа», никаких иных функций по хозяйству она уже выполнять не могла, ей не доверяли даже внуков нянчить. Процесс обмена протекал примерно следующим образом: Апа лежит на спине, со сложенными на груди руками, почти холодная.

— Апа, арак бар?

— Десять рублей, тебе много?