Читаем Война в толпе полностью

РВСН были самой демократической структурой: лейтенант с капитаном и капитан с подполковником были на «ты», некоторые умудрялись посылать на хуй командира полка. По бардаку ракетный полк можно поставить рядом, разве что с кадрированным мотострелковым. В ракетном полку сильна взаимозависимость между различными структурами. На боевом дежурстве (БД) сидят вместе три офицера: лейтенант, капитан, подполковник 1-й, 2-й, 3-й. Первый и второй сидят рядом, следят друг за другом, третий, подальше — на связи, спит под мерный писк морзянки. Дежурство с трех ночи до девяти утра. Где-то после трех из Москвы начинают валом валить учебные команды. Если чем-то обидишь лейтенанта, он может уснуть и пропустить сигнал. Кому из Москвы придет служебное несоответствие? Конечно же, начальнику расчета. Начальники расчетов даже спали с лейтенантами в одних комнатах, следили, чтобы те перед БД не напивались и не играли в карты до одури. После дежурства, лейтенанта некоторое время щадили, не посылали в караулы. Потом лафа БД кончилась. Положенные четыре дня отдыха пообещали присоединить к отпуску, затем они исчезли совсем. Один лейтенант даже жаловался на партсобрании:

— Меня человеком считают только на боевом дежурстве.

— Никогда не обижай лейтенанта. Не дай бог, он станет твоим начальником.

Учил меня майор Гумен исходя из собственного опыта. Гонял он лейтенанта Фархуддинова, правда выучил. Тот был образованный, пробился в капитаны, а Гумен, майором, остался у него в помощниках. Его постоянно и назначали ответственным. Были еще специалисты-ракетчики, ставившие ракету в шахту по графику. Как-то, доведенный до крайности начальник пожарной команды, заявил распекавшему его командиру полка:

— За хуй вы меня укусите, товарищ полковник. А завтра пожарная машина не выедет. Служебное несоответствие Вам придет.

Подготовка ракеты к пуску контролировалась Политбюро. Пуск ракеты зависел от двух вещей — поворота Земли «довернулась» или «провернулась» на жаргоне ракетчиков и политического момента. Цели находились или на Камчатке или в районе острова Гуам — задрачивали американцев.

Единственным полководцем в полку был капитан Пихтовников, с флота, он здорово разбирался в тактике и умел составлять боевые документы. Пришел он в часть капитан-лейтенантом в 1964 году и ушел через двадцать лет капитаном. Сколько я помню, его всегда судили судом чести за аморалку. В то время, как остальных, в основном за пьянку и невыход на службу. Французы еще в XVI веке считали, что разврат более возвышенный порок, чем пьянство. Как-то Пихтовников повел в поход группу десятиклассниц. Несколько вернулись беременными. В полку он нужен был всего несколько дней, в начале года, когда составляли документы и для подготовки учений. Все остальное время он сожительствовал в особо изощренной форме.

Доказать собственную ограниченную служебную пригодность означало значительно облегчить для себя тяготы службы. Был у нас капитан Федорец — «Боб», его боялись ставить даже старшим машины. Как-то заехал на переезд, кузов остался на рельсах, несколько человек покалечило. Его задачей было прийти утром на развод и кантоваться до вечера. Ходил с фуражкой под мышкой. Имел по два выходных, на хоз. работы не назначали, числился в боевом расчете.

К ребятам, пытавшимся усовершенствовать воинские знания, относились очень плохо. Еще в войну товарищу Сталину стало ясно, что учить всю эту публику военному делу себя не оправдывает. Представьте себе заместителя командира полка по инженерно-технической части, или зама по вооружению. Пока те делили спирт и не вмешивались в технические моменты машины ездили и ракеты летали. Экзамены в академию принимались на площадке. Приезжала комиссия из Москвы, оценки выставлялись от количества спирта. Подобным образом избавлялись от ненужных. При мне поступили несколько человек, замполиты, начальник узла связи. Каково же было разочарование пытавшихся вырваться, когда по окончании академии их выпинывали назад на полигон.

У меня был конкурент по соцсоревнованию Лапшин, захотел слинять от братвы в Москву. Нащупал лапу, стали замечать, что он по утрам в мотовозе, когда все спят или играют на деньги в карты, кости, домино, читает учебники. Народ заподозрил неладное, вызвали писаря из строевой части.

— Скажи падла, куда Лапшин написал рапорт?

— Не знаю,

— Через день будешь в наряды ходить, сгною на тумбочке, за ухо прибью.

Тот сознался.

— В какую-то академию.

— Ну иди, мудак и помни, как мамку-родину любить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное