Война в толпе

В комнате кисло пахло взрывчаткой; перекинутые кровати; стол; на полу четыре фигуры. Двое подают признаки жизни. Нас удивило, что на поясах у всех были приспособлены наручники. Ними мы и заковали тех, кто остался в живых. В нагрудных карманах нашли удостоверения. Вот это да! Рижский ОМОН! Насколько мне известно, они много сала за шкуру залили прибалтийцам, теперь, выходит, перебрались сюда. В этот момент по окнам брызнули автоматные очереди. Мы выскочили из дома, вытянув за собой обоих ОМОНовцев. По кучности стрельбы было ясно, что стреляло человек 12. Пока что нас прикрывал дом, от которого аж щепки летели. Пригнул к земле автомат стрельца: «Ты что, сдурел? Как только начнем стрелять, они сразу поймут, что нас только двое. Тогда конец. Расстреливаем ментов и убегаем». ОМОНовцы лежали молча. Это были люди, которые никого не щадили и хорошо понимали всю бесполезность просить пощады для себя. Забрать их с собой мы не могли, оставить в живых тоже. Это были наемники, у которых руки были по локти в крови. Но сердце моего стрельца дрогнуло: «Что хотите делайте, пан хорунжий, но пленных расстрелять не могу».

«Хорошо, — говорю, — забирай собаку и убегайте, я догоню». Но выполнить приказ было невозможно — не было, кого забирать — умный пес уже выглядывал из-за деревьев с другой стороны ограды. «Ну, давай, догоняй своего Серка» — подтолкнул стрельца в спину. Через полчаса я догнал их уже в лесу. Он посмотрел на меня и все понял. Обстрел наших позиций прекратился.

Бой за Шрому

Роевой «Явир»

Дорога простреливалась тяжелыми пулеметами. Россияне торопливо перетягивали огневые средства с других площадок. Появились первые раненые. Первый и второй номера нашего пулемета были ранены и отправлены в тыл. Среди союзников было несколько убитых.

Чтобы спасти положение, комбат приказал: «УНСО, вперед!» У нас была возможность прорваться через обстреливаемый участок дороги, но это привело бы к 30–40 % потерь личного состава. После получасового спора удалось убедить союзников в том, что во время боевых действий необязательно передвигаться по дорогам. После того, как мы получили свободу действий, отряд лесом обошел Шрому. Мы вышли к обрыву высотой метров 200. Ни россияне, ни грузины не могли даже представить, что тут может пройти более-менее значительное подразделение, поэтому какого-либо серьезного наблюдения за этим участком не велось. На веревках мы спустились вниз и спустили все вооружение и боеприпасы. Было еще темно, так что сделать это было не легко, но, к счастью, обошлось без жертв. Внизу мы очутились на расстоянии 35–40 метров от российских окопов. Запрещено было курить и разговаривать.

В горах рассвет наступает неожиданно, как будто кто-то крутит ручку реостата. В 5 ч. 10 м. солнце выглянуло из-за гор и залило все своим светом. В то же время послышалась команда: «Гранатами — огонь!» Бесполезно даже пытаться нарисовать на бумаге картину почти одновременного взрыва 46 гранат Ф-1 (справка: граната Ф-1 теоретически — разлёт осколков до 200 м, практически — на 50–60 м сметает все живое). Это надо видеть. Читатель, поверь на слово, картина впечатляющая. Ни до, ни после этого я ничего подобного в жизни не видел. Правда, сотник говорил, что после американских бомбардировок во Вьетнаме у него остались более сильные впечатления. Поднятая взрывами пыль и земля еще не успели упасть, как прозвучала команда: «Вперед!» Почти не прикрываясь, с криком «Слава!» отряд рванул вперед. Автоматно-пулеметное стрекотание, взрывы ручных гранат и над всем этим усиленное эхом в горах — Слава! Слава! Слава! Россияне растерялись, начали убегать. Мы прошлись по городу, как разгоряченным утюгом. Врываясь в дома, мы видели брошенные на полу клоунские казацкие нагайки, намыленные кисточки для бритья, а в одной из комнат — святая святых для москаля — недопитая бутылка водки. Все это говорило про паническое бегство. Добравшись до центра города, мы с сотником поднялись на чердак трехэтажного строения школы. Оттуда было видно дорогу на Новый Афон, по которой панически откатывались россияне. Дорога была забита пехотой, легковыми и грузовыми машинами, среди которых был даже красный «Икарус». Если бы в это время ударила грузинская артиллерия, разгром был бы полный. Но поразило меня не то, что молчали грузинские пушки, а количество отступающих — их было не меньше 600 человек. Позднее, уже в госпитале в Тбилиси, сотник признался: «Если бы я знал про количество человек в гарнизоне Шромы, то вряд ли б отважился атаковать город с полусотней стрельцов».