Война в толпе

Во время войны в Абхазии проявилась удивительная закономерность: все наши раненые и убитые, были ранены и убиты по субботам. Как-то в пятницу мы выехали на пост прикрывать участок окружной дороги выше Сухуми. Местность представляла собой холмы, на которых перемежались лесистые и открытые участки. Атаковать позицию могли с любого направления. Я расположил своих людей на направлении, наиболее вероятной атаки, договорившись с грузинами, что они прикроють все другие. Так провели мы ночь. До утра на соседних постах звучала беспорядочная стрельба — испуганные союзники стреляли в темноту, чтобы ободрить себя. Между тем ночь была лунная. Небольшой табун одичавших за время войны коней пасся на нашей позиции. Часть ночи мне удалось поспать, хотя мешали карманы, набитые патронами и гранатами. На утро я обошел тылы и с возмущением увидел, что грузины не несут службу. Они пособирались возле какой-то халупы, жрали сладкую вермишель и спали. Не было выставлено ни одного часового. Я поругался с ними и пригрозил, что заберу своих людей с позиций, если они не исправятся. Под вечер я так и сделал, поскольку грузины были неисправимы. Кроме того была суббота. Я погрузил своих в кузов машины, сам сел в кабину и мы уехали. Я думал, что на этот раз обойдется. Мы ехали над ущельем, когда машину обстреляли. Водитель придавил газ и мы съехали с опасного участка. Я выскочил из кабины — в кузове был один раненый. Взявши двух человек, я бросился к обрыву, однако никого не увидел. Вероятно, какой-то одинокий стрелок обстрелял нас наугад с очень далекого расстояния. Одна из пуль случайно залетела в кузов. Я возвратился к раненому. Пуля попала в задницу. Ранение было легкое, но даже здесь нас достала суббота. После того я издал приказ: «По субботам мы больше не воюем». Кстати, пост, который мы оставили, был полностью уничтожен менее чем через сутки. Рок преследовал нас долгое время и после Абхазии, на Украине. Потери мы несли по субботам. Один из наших бойцов Игорь Лисак-Кучеренко (Непогода), вернувшись в Украину работал в Львовской организации. Одним субботним вечером во время стычки с милицией он был смертельно ранен выстрелом из пистолета. Несколько наших тогда же было арестовано. Через год следователь, который вел их дело, застрелился из того же пистолета, которым был убит Непогода.

Вернувшись домой, я сел и написал стихотворение:
Пустынный берег моря.
В море я смотрю, играю
Камешками разноцветными в песке,
Я знаю все, держу цветные истины в руке.
Когда упали мины — то взорвались
будто в голове
Вот строчки протокола на листе,
Минуты в камере, но светят годы мне,
Забуду символ веры, положения теорий,
Ведь я воюю за пустынный берег моря.
И цель моя проста, война моя чиста.

Случайность как всегда одолеет систему и удивительных тонов вечернее море выльется из моего сознания через живот разорванный осколками минометной мины или ударами милицейских ботинок. Берег будет последним воспоминанием. В моих карманах найдут несколько разноцветных камешков.

Через неделю, после того, как я это написал, в Мингрелии был убит Олекса Довгий. Осколки разорвали его живот. Все, что нашли у него, перед тем, как похоронить — это несколько обточеных морем камешков и ракушек.

Когда ты идешь прямой дорогой рационализма, когда шагаешь позитивистским путем, то, обычно, не замечаешь, что везде по нему разбросаны мистические камушки, для того, чтобы ты спотыкался и разбивал себе голову, чтобы ты дробил толстую лобовую кость своего зазнайства.

Я не могу себе простить, что не ввязался в московский осенний конфликт 1993 г. Со всей матушки России защищать Белый Дом собралось аж двести человек. Не нашлось никого, кто решился бы установить среди них дисциплину и поставить какие-нибудь ясные задачи. Пределом мечтаний вождей народа было вести переговоры с Ельциным. Постоянно повторяется одна и та же ошибка.

Никогда нельзя отдавать руководство восстанием в руки легальной оппозиции. Более того, первые, кого надо уничтожить — это своих легальных союзников. Желательно, чтобы они выглядели жертвами режима. Их трупы лучше послужат революции, чем их разговоры. Легальные всегда предают, ибо чувствуют, что как только слово окончательно возьмет автомат, их политическая роль закончится. Так было и в Париже в 1968 г. Любой, кто пытается вступить в переговоры с правительством на начальном этапе восстания, должен быть застрелен.