Война в толпе

Для следственных действий хлопцев возили в местный райотдел. Поздней осенью явилась возможность побега. Дед Мыкола сагитировал еще четырех заключенных, которые прямо в камере написали заявления в УНСО. Всемером они разоружили охрану, захватили транспорт и осуществили побег. С самого начала ими было сделано две ошибки. Первая та, что они двинулись в глубь Черкасской области, а не в соседнюю — Кировоградскую, где ментов сумели поднять по тревоге только на третьи сутки; другая — та, что они не оставили на месте оружие. Если бы они это сделали, мероприятия по их розыску далеко не были бы такими интенсивными. За неделю их всех переловили, причем дед Мыкола отстреливался. Затем их три года до суда держали в Черкасском следственном изоляторе, где деда Мыколу мне удалось посетить. Для того, чтобы попасть в СИЗО, я прихватил с собою в качестве тарана одного из наших депутатов. Однако, я прошел, а его не пустили. Свидание происходило в присутствии следователя. Мы поговорили минут десять. Когда следователь стал нас прерывать, дед Мыкола начал его бить и это вызвало ужасный скандал. Я потом долго успокаивал начальника тюрьмы.

Впоследствии я присутствовал на чтении судебного приговора. Все уголовники участники побега дали показания, признались во всём, валили друг на друга вину. Наши отрицали все, никто так и не дал никаких показаний. На каждом висело по восемнадцать статей. Чтение приговора продолжалось около семи часов. Наиболее вероятным приговором для деда Мыколы была высшая мера. Семь часов он ожидал последних слов судьи о том, будет он жить или нет. Он был абсолютно спокоен и так же дерзок. Высказывал призрение по отношению к суду, читал книгу. Он напоминал мне христиан первых веков: «И на постановления судей отвечали оскорблениями».

Когда судья произнес «пятнадцать лет», мы все вздохнули с облегчением. Дед Мыкола даже не оторвался от книжки.

Один из уголовников отказался убегать вместе со всеми и остался в своей камере. Тем не менее его признали соучастником и дали чуть ли не больше чем другим. На редкость справедливый оказался судья.

Славко

Из уголовников мне больше всего запомнился «Седой». Ему было лет под пятьдесят, три «ходки». В УНСО пришел по каким-то своим идейным соображениям. Корчинский высоко его ценил за преданность делу. В одной из «межконфессиональных» стычек, когда УНСО захватила на 4 часа Киево-Печерскую Лавру, «Седому» сильно досталось — треснули ребра. В Абхазии он был старшиной «Арго». В Приднестровье на мосту в Рыбнице нес охранную службу вместе с «Паулем», исполнял различные оперативные задания, был осужден за хранение оружия. После освобождения спился и умер.

Феноменальнее всего закончилась история с «Паулем». Этот бывший конвойщик из «вонючих войск» прибился к УНСО в Приднестровье. Приехал из России, что уже само по себе, крайне подозрительно. Его приняли, он неплохо проявил себя, его повысили до телохранителя одной крупной персоны в тогдашнем руководстве ПМР, он не выдержал соблазнов светской жизни, распустил язык. Его поймали, бросили в «зиндан» (яма в земле). После соответствующей обработки, он говорит: «Я знаю, вы меня испытывали. Или вы меня убили бы, или направили на повышение!». Пришлось, действительно отправлять его в Харьков «на повышение». «Пауль» неплохо проявил себя в Абхазии, но подвела способность к самоснабжению оружием. Он один добывал у грузин столько же, сколько я брал со склада по приказу. Причем одновременно со мной, на том же складе. Одно слово, сверхсрочник! («А утром мамонта в яме не оказалось. Так появились прапорщики'). По причине безденежья, «Пауль» начал приторговывать оружием. Хотели его расстрелять, но сбежал. По случаю награждения боевиков чеченскими орденами, в УНСО была объявлена очередная амнистия. «Пауль», дитя, тебя вновь простили, ты бы хоть позвонил…

Да, да, простил бы я тебя палкой по горбу. Хотя я уже толком не помню, в чем он там провинился.

Дмитро Корчинский

Славко