Той ночью в Хеагостилдесе я не мог уснуть и вышел прогуляться по узким улицам. А что, если Сигтрюгр не ошибся, и Скёлль приезжал в Беббанбург лишь потому, что испугался пророчества собственного колдуна? Хотелось в это верить, и я искал знамения, но не находил.
В Хеагостилдесе был монастырь, удивительно изысканное строение, и подойдя к нему ближе, я услышал пение. Внешние ворота монастыря были открыты, и я прошел к большой церкви, откуда через высокую арку дверного проема лилось сияние свечей. Я остановился в арке и увидел внутри не менее сотни воинов, преклонивших колени на каменных плитах и с опущенными головами слушавших пение монахов. Некоторые ползли на коленях к алтарю и целовали белый покров, и я понял, что воины готовятся к смерти.
— Ты можешь войти, — произнес чей-то насмешливый голос у меня за спиной.
Обернувшись, я увидел отца Свитреда, священника, который принес мне послание от Этельстана и вместе с нами приехал сюда. Утром он отправится на юг, в Мерсию, а мы пойдем на запад.
— Я люблю слушать, — ответил я.
— Прекрасно звучит, — согласился священник.
Я кивнул на освещенный свечами неф.
— Ты знаешь, кто эти люди?
— Должно быть, нортумбрийские воины?
— Половина — мои, — сказал я, — а знаешь, кто остальные? Некоторые пришли с ярлом Ситриком, другие верны королю Сигтрюгру.
— Хочешь произвести на меня впечатление, господин? — сухо поинтересовался он, и на этот раз не помедлил, говоря «господин».
— Я? Это чем же?
— Тем, что христиане следуют за язычником.
— Так и есть, —пожал плечами я.
— Ну, а что тебе остается? — спросил Свитред. — Если ты не возьмешь христиан на службу, твоя армия ослабеет. И они тоже будут слабы. Ты, господин, с помощью христиан поддерживаешь свою силу. Ты нуждаешься в помощи христиан. — Он помедлил, ожидая моего ответа. Я молчал. — Твой сын здесь? — спросил он, кивая в сторону коленопреклоненных воинов.
— Возможно.
— Значит, когда-нибудь, господин, Беббанбург тоже станет христианским.
— Но мой сын, — гневно ответил я, — по-прежнему будет брать на службу язычников.
— Нет, не будет, если он добрый сын Церкви, господин.
Свитред никогда меня не любил, и ему удалось меня уязвить. Я коснулся молота на груди.
— Будущего не знает никто, — кратко ответил я и подумал о трех королях на орлиной вершине.
— Но мы его знаем, господин, — вкрадчиво произнес Свитред.
— Кто это «мы»?
— Мы, христиане, знаем, что грядет. Христос вернется во славе Своей, с неба протрубят огромные трубы, мертвые восстанут, и на земле будет царство Божие. В этом мы совершенно уверены.
— Или солнце погаснет, воины Вальхаллы станут биться на стороне богов, а мир поглотит хаос, — возразил я. — Лучше скажи что-нибудь полезное, священник. Например, что случится дня через три-четыре.
— Через три дня, господин?
— Мы в двух днях от крепости Скёлля, а значит, через три-четыре дня эти воины, — я кивнул на церковь, — будут биться не на жизнь, а на смерть.
Свитред посмотрел на молящихся. Пение прекратилось, перед алтарем стоял пожилой монах, вероятно, собравшийся читать проповедь.
— Через три или четыре дня, господин, — тихо сказал Свитред, — твои люди будут сражаться с языческим тираном. Бог будет на их стороне, а когда с тобой Бог, как можно проиграть?
— Ты когда-нибудь брал штурмом крепость? — спросил я, но не стал дожидаться ответа. — Это самый жестокий бой, даже хуже стены щитов. — Я снова тронул молот. — Иди, скажи королю Эдуарду, что наши люди умрут, чтобы исполнить то, что мы обещали ему в Тамворсиге.
— Десять дней назад, — все так же тихо сказал Свитред, — на охоте король упал с лошади.
Я думал, что встреча с отцом Свитредом была случайностью, но по этим словам понял, что он меня искал. Он принес мне официальную жалобу на набеги Скёлля к югу от Риббела, но ждал возможности доставить второе сообщение.
— Я удивлен, что король до сих пор охотится. Мне он показался больным.
— Король Эдуард любит охоту.
— На женщин или на оленей?
— И то, и другое, — резко ответил он, удивив меня своей честностью. — Он упал с лошади и сломал два ребра.
— Ребра заживут, — сказал я, — хотя это очень болезненно.
Пожилой монах начал проповедь, но говорил так тихо, что я его не слышал. Не больно-то и хотелось, главное, что люди в церкви переместились к нему поближе, и теперь нас вряд ли кто-то мог подслушать. Одна из четырех высоких свечей на алтаре замигала, выпуская темный дымок. Если она потухнет до конца службы, загадал я, мы проиграем. Пламя должно продержаться и тем самым подтвердить, что Сигтрюгр прав, считая, что Снорри предсказал смерть Скёлля. Если свеча погаснет, значит, Сигтрюгр ошибся, и Скёлль победит. Я ненавидел себя за эти опрометчивые мысли, за поиски знамений жизни и смерти в бытовых событиях, но как иначе боги говорят с нами без колдуна? Я не мог отвести глаз от пламени.
— Ты когда-нибудь ломал ребро? — спросил я Свитреда.
Он не стал отвечать, торопясь сообщить нечто более важное.
— Королю нехорошо. У него лихорадка. Его плоть раздулась, а моча почернела.
— Из-за падения с лошади?
— Из-за несчастного случая его здоровье ухудшилось. Сильно ухудшилось.