Война за неизбежное (СИ)

Вокруг была почти что могильная тишина, но в его ушах до сих пор стояли крик Джорджа и его болезненные стоны, когда Виктор помогал ему забраться в наспех запряженную телегу. До этих самых пор конюху слышались его сдавленные хрипы, среди которых с трудом можно было различить проклятья в адрес строптивой чертовки, которая посмела поднять на него руку, и обещания добраться до нее и собственноручно лишить жизни. И почти что отчаянное: «Не спеши, братец… Все равно не успеть». Кажется, он тогда кричал… Но и этого он не мог вспомнить. Да и не хотел.

Мимо комнаты миссис Корельски Виктор шел особенно осторожно. Ему, как и остальной прислуге, хорошо было известно, как чуток ее сон, и какой незавидной становилась участь того, кто мог ее ненароком разбудить. Джордж как-то пошутил, что ни одна фурия в аду не сравнится с их смотрительницей, только-только очнувшейся ото сна, и даже самый последний круг ада покажется блаженным раем незадачливому бедолаге, нарушившему ее сон.

Воспоминание отдалось неприятной, тупой болью где-то области груди, и Виктор едва сдержался, чтобы не сорваться на бег в поиске той, что в одночасье разрушила всю его жизнь. Ему хотелось кричать, ломать все вокруг, но это только помешало бы его планам. Шум привлек бы других, ему бы помешали… Лорд Беккет дал четкое указание не трогать новенькую, не причинять ей никакого вреда. Это его игрушка, и только ему позволено делать с ней все, что вздумается. Об этом никто не говорил, но все поняли это и так. С чего еще его светлости снисходить до мерзкой предательницы, дарить ей кров и еду? Их хозяин святым никогда не был, и меняться явно не собирался. Особенно ради какой-то никчемной девчонки, которую не ждало ничего, кроме петли на шее.

Остановившись перед нужной дверью, Виктор перевел дух. Ярость не поможет, а боль может только все усугубить. Он не должен поддаваться чувствам, только не сейчас, когда дорога каждая секунда и каким роковым может оказаться даже один неверный шаг. Оглядевшись еще раз и удостоверившись, что все по-прежнему спят, и будут спать еще, по меньшей мере, полчаса, он с силой надавил на дверную ручку, толкая ее, чтобы и так хлипкая дверь поддалась его напору, открывая путь к его единственной цели.

Вокруг была абсолютная тишина, поэтому Лора хорошо расслышала приближающиеся к ее двери шаги. Человек за стеной старался идти очень тихо, но она отчетливо слышала каждый его шаг. Даже скорее чувствовала. Наверное, причиной тому было сильное напряжение, в котором она провела все эти часы ожидания. Да, она ждала. Ждала, как в любую секунду кто-то ворвется сюда, в ее слишком хрупкое, чтобы уберечь свою хозяйку, убежище, и поставит точку в истории ее жизни. Отсчитывая секунды до конца, она пыталась вспомнить, что же такого было в ней, в этой жизни. Словно заезженный фильм, она прокручивала в голове воспоминания. Сначала самые тусклые, почти исчезнувшие из памяти. Никаких цельных картинок, лишь покрытые туманом забвения фрагменты, и только эмоции оставались такими же, как прежде. Она не могла точно сказать, чему радовалась, от чего плакала и на что такое злилась, но чувствовала все это так живо, словно это произошло всего несколько минут назад. Странное ощущение, но ей нравилось строить догадки, что же происходило в те моменты, когда она поддавалась тому или иному настроению, что этому способствовало… Можно было спросить и отца, он бы с удовольствием открыл ей эти тайны, но разгадывать все самой было гораздо интересней. А сейчас было уже слишком поздно. Ее отец, ее единственная надежда и защита, так же, как и вся ее прошлая жизнь, обратился очередным воспоминанием. Всего лишь еще одним маленьким фильмом, бережно запрятанным в самой глубине лабиринта памяти, путь к которому может найти только она.

Но даже от этого было не так больно. Джеймс. Воспоминания с ним ранили девушку особенно сильно, но она просто не могла отказать себе, чтобы не тревожить себя еще один раз. Разве может сравниться боль с чувством той бесконечной радости, когда они бегали друг за другом по улицам, стараясь друг друга перегнать? Джеймс, как истинный джентльмен, всегда уступал ей, нарочно замедляя бег, и потом очень искренне сокрушался по поводу своей скорости. И хоть она знала, что на самом деле он поддается, ей все равно было очень приятно побеждать в таких вот небольших забегах.

А разве может боль хоть немного сравняться с тем невероятным ощущением тепла и заботы, когда она, глупая девчонка, обиделась на своего друга по какому-то глупому поводу и забралась на дерево, на котором одна из веток предательски подломилась. Падать было больно, но гораздо больнее – слушать последующие нравоучения от отца и ловить выразительный взгляд Джеймса. После этого, помнится, они долго друг перед другом извинялись, и отец Лоры под конец просто махнул на них рукой. Но Норрингтон тогда дал обещание самому себе – обещание, что он будет внимателен к Клоферфилд.