Война за Проливы. Решающий удар

– И это тоже верно, – ответила Антонова, – но совершенно не подходит к Венгерской ситуации. Если кайзер Вильгельм преднамеренно запутывал французские власти, вынуждая их объявить войну Германии, то мы, напротив, максимально четко довели до венгерского правительства положение дел и последствия принятия тех или иных решений. И пусть революция не входила в предложенный нами список мер, это по большому счету ничего не меняет…

– Так, значит, «роль личности в истории»… – с задумчивой интонацией произнес император Михаил и посмотрел на статского советника Тамбовцева. – А вы, Александр Васильевич, что можете сказать по этому вопросу?

Огладив свою короткую бородку, начальник ГУГБ произнес:

– Если яйца разбиты, пришло время делать из них яичницу – не то окажется, что ценный продукт был потрачен напрасно. Венгерскую революцию необходимо использовать в государственных интересах Российской империи, несмотря на весь тот визг, который неизбежно поднимется в либеральных кругах нашего общества.

– Браво, браво, брависсимо, товарищ Тамбовцев! – воскликнул Ленин, захлопав в ладоши, – ничего другого я от вас не ожидал!

Император Михаил тихо спросил:

– Выходит, я не должен уподобляться своему прапрадеду и подавлять, разгонять и каким-то образом враждебно относиться к венгерскому революционному движению?

– Разумеется, нет, – ответил Тамбовцев. – Эти люди помогли нам закончить ненужное кровопролитие и позволили непосредственно перейти к вопросу Черноморских проливов – так за что же их разгонять? Напротив, следует сохранять и тщательно оберегать молодую будапештскую революцию, использовав ее порыв для того, чтобы привести венгерское государство в более человекообразный, то есть социально-дружелюбный, вид.

– Меня беспокоит то, что ваши революционеры могут объявить республику, – сказал император Михаил, – а также их возможные репрессии по отношению к представителям старой власти, буржуазии и дворянству. Мы прекрасно помним, с каким шиком их французские коллеги, всего лишь желающие свободы равенства и братства, рубили на гильотине головы всем тем, кого считали подозрительными.

– На Будапешт в настоящий момент движется корпус морской пехоты, – сказала Антонова. – Вячеслав Николаевич совсем не тот человек, который с налитыми кровью глазами бросится подавлять революционное движение, и все же для него необходимо выработать конкретные инструкции, что он может делать, а что нет.

– Мы бы хотели, чтобы Венгрия стала нормальной, с нашей точки зрения, социально ответственной монархией, – ответил император Михаил. – Вы сами прекрасно понимаете, что если ваши революционеры уйдут влево дальше некоей красной черты и начнут бороться со всеми подряд, их затея обречена. Это сейчас там все устали от шестидесятилетнего правления старого маразматика Франца-Иосифа и ошеломлены кровавой яростью внезапно вспыхнувшей войны. Но рано или поздно эта усталость пройдет, сменившись озлоблением на людей, которые действуют подобно слону в посудной лавке, и тогда поднимется волна реакции, которая сметет этих деятелей к чертовой матери – и тогда еще лет пятьдесят в Венгрии нельзя будет даже заикнуться о социализме.

– В таком случае, – сказал Тамбовцев, – именно вы, товарищ Михаил, должны стать гарантом венгерских преобразований и в то же время даровать Венгрии кандидата в социально-ответственные монархи. Ну а товарищ Коба объяснит своему молодому коллеге, что он может и должен сделать во время этой своей революции, а от чего ему лучше воздержаться во избежание негативных нюансов. Товарищ Альпари должен понимать, что если его революционное правительство не признает Россия, то его не признает никто.

– И кого же вы, товарищ Михаил, собираетесь подсунуть нашим венгерским товарищам в качестве нового короля? – с ехидцей спросил Ильич. – Говорите, не стесняйтесь, ведь мы знаем, что у вас есть много безработных родственничков, которым очень хочется поцарствовать.

Михаил ответил с некоторым раздражением:

– Вы же знаете, господин Ульянов, что Мы никогда не занимались трудоустройством Великих князей на пустующие престолы. И даже, более того, осаживали некоторых особо ретивых, претендующих на чужие места. Кроме всего прочего, никто из моей родни не согласится переходить в католичество, а это – необходимое условие для занятия венгерского престола.

– И кто же тогда, по вашему мнению, должен быть новым королем Венгрии? – взъерепенился Ильич. – Имя, товарищ Михаил, назовите имя!

– Я предлагаю Софью Гогенберг-младшую, – неожиданно сказала Антонова, – и неважно, что девочке всего семь лет. Пока она не подрастет, править за нее будет регентский совет. А чтобы она выросла правильным человеком, воспитываться она должна в России. Сначала в Смольном институте, а потом и у нас в кадетском корпусе ГУГБ, на факультете прикладной политики, в одном потоке с вашей племянницей Анастасией…

– Уважаемая Нина Викторовна… – с некоторой оторопью произнес Михаил, – вы предлагаете, чтобы этот факультет, помимо прочих специалистов, выпускал, так сказать, дипломированных монархов?